Сергей Лукьяненко. РЫЦАРИ СОРОКА ОСТРОВОВ: Часть третья

Литература Новости Главная страница

“РАЗРУШЕНИЕ”

Меня разбудил Януш. Легонько потряс за плечо, сказал:

— Дима, вставай...

Я приподнялся на кровати, оглядывая помещение.

Нам, мальчишкам, дали одну большую комнату. Наверное, чтобы мы не опасались предательства и могли спокойно выспаться. Что ни говори, а французы с шестого острова нравились мне все больше...

— Все еще спят?

— Да... — улыбаясь протянул Януш. — Спят...

Тимур лежал, завернувшись в одеяло и прижимаясь к стене. Том растянулся чуть ли не поперек кровати, уронив на пол свою тонкую руку.

— Подъем... — с неохотой вылезая из-под одеяла, произнес я.

Дверь в нашу комнату выглядела довольно забавно. В толстые стальные петли, когда-то предназначавшиеся для засова, был вставлен один из тимуровских мечей. Меч был поставлен надежно – клинок оставался металлическим даже для меня.

Пока ребята, позевывая, выбирались из кроватей, я подошел к окну. Честно говоря, после нашего острова с его выгоревшей травой и чахлым кустарником зрелище было фантастическим. Нас поселили в комнате, занимающей один из верхних этажей главной башни замка. Но даже здесь вид из окна заслоняли деревья. Я осторожно раскрыл створки, и на подоконник мягко опустилась гибкая зеленая ветка. Сквозь листву голубело море.

— Черт, ну и воздух у них... — раздался из-за спины обиженный голос Тимура. — Надо попросить взаймы пару кубометров.

— Ага, идея. В мешок засунем, — поддержал я.

По узкой винтовой лестнице, пробуравившей башню насквозь, мы спустились в крепость. Идти можно было только гуськом, и первым пошел Тимур. Я двигался следом, задевая плечами неровные каменные стены. В сочащемся из узких бойниц свете поблескивали рукоятки обоих его закинутых за спину мечей.

Интересно, кем стал бы Тимур? То есть, нет. Кем станет на Земле его двойник? И чем занимается сейчас?

А чем занимаюсь я сам?

До боли закусив губы, я вышел в светлый, просторный коридор, который вел к трапезной. Планировка наших замков хоть и различалась в деталях, но сохранила какие-то общие черты. Ориентироваться было несложно.

Мы проснулись как раз к завтраку. Девчонки доставали из шкафа продукты, и я мимоходом отметил, что система снабжения у нас одинаковая. Даже шкаф, в который каждую ночь телепортировались продукты, казался точной копией нашего.

Инга, на правах гостьи, в сервировке стола не участвовала. Она болтала с Сергеем. Рядом стояли еще трое ребят, бросившие на нас быстрые, осторожные взгляды. Правильно, оставлять остров в нашем распоряжении было бы не осмотрительно... Четверо остались, а остальные отправились охранять мосты. Остальные? Вшестером – три моста? Но двоим бойцам удерживать мост в течение суток невозможно!

Я немного растерялся. От нас то ли утаили какой-то важный секрет, то ли мы сами на что-то не обратили внимания.

Сергей приветственно махнул рукой, я машинально ответил. Рассевшись за столом и с аппетитом завтракая, мы вели какой-то пустячный разговор. Я с любопытством следил за Янушем – тот опять прилип к Кшиштофу. Потом поймал вопросительный взгляд Инги. И не выдержал.

— Сережка, вы дежурите на мостах по двое?

Он недоуменно посмотрел на своих друзей. Пожал плечами. И вдруг сообразил в чем дело.

Нет, у нас только два моста. Третий взорван, давно уже...

Мост был вовсе не мраморным.

Когда, опустившись на колени, я подполз к краю моста, передо мной открылась странная картина. На изломе розовый “мрамор” оказался пупырчатым, скрепленным из крошечных шариков разного диаметра. Больше всего это напоминало сломанный пенопласт. Но когда я постучал о “мрамор” мечом, звук оказался глухим, тяжелым, как от настоящего камня.

— Говорят, это было вскоре после войны, — сказал Сергей. — Кто-то попал на остров, сидя на ящике со снарядами.

— И мост не пытались ремонтировать?

— Пришельцы? Нет.

Я посмотрел вниз – и мне показалось, что сквозь далекую голубоватую дымку воды просвечивают розовые каменные глыбы. Да, здорово устроились ребята. Ничего не скажешь. И остров у них, как игрушка, и сражаться меньше, чем нам... До “вражеской” половинки моста, принадлежащей Шестому острову, было метров двадцать. Не допрыгнешь.

— Тогда на Островах было много оружия. Те ребята, кто попадал сюда из Европы, особенно из Франции, Германии, России, часто оказывались вооруженными. У нас, на одной из стен замка, остались следы от пуль.

— И пришельцы не вмешивались?

Сережка подошел к самому краю моста. Задумчиво посмотрел вниз.

— Насколько я знаю – нет. Все кончилось само собой, вместе с запасом патронов...

— Да зачем же мы им нужны? — спросил я. — Если им плевать на все, что мы делаем?

Никто не ответил. Ребята – и наши, и с четвертого острова – стояли у перил моста. Зрелище было не для слабонервных – давнишний взрыв порядочно повредил ограждение.

— Иногда мне кажется, — тихо сказал Сергей, что о нас забыли.

Отплыть от острова мы решили после обеда. Я побродил по лесу с Тимуром и маленьким Андрэ в качестве провожатого. Не удержавшись от искушения, набрал полные карманы крошечных, величиной с вишню, плодов какого-то незнакомого дерева. Сомнительно, чтобы они смогли прорасти в песчаной почве нашего острова, но... Чем черт не шутит. Плоды были несъедобными, но зато дерево цвело изумительно красивыми розовыми цветами. Я потянулся было, чтобы сломать ветку для Инги, но засмущался.

Тимур, орудуя мечом, срезал несколько тонких прямых молодых деревьев. Пояснил:

— Буду делать лук.

Я с сомнением пожал плечами. Лук сделать нетрудно, а вот откуда взять стрелы? Короткие арбалетные не подойдут, а для самодельных необходимы наконечники, разве что устроить кузницу и самим их выковать...

Мы вернулись к замку, не ожидая никакого подвоха. Дул подходящий ветер, и нас удерживало на острове только желание пообедать...

Неприятности ждали нас на берегу перед замком. Для разнообразия они приняли облик Януша и Инги. У Януша был смущенно-растерянный вид, а у Инги – обиженно-грустный. Метрах в десяти стоял, прислонившись к дереву, Кшиштоф. При нашем приближении Януш начал что-то быстро говорить Инге, а та, не глядя на него, кивнула.

— Ребята, — без предисловий начала она. — У нас есть отличная идея, как укрепить конфедерацию на острове...

Голос у Инги был не слишком-то восторженным.

— Надо оставить на острове нашего... посла.

Секунду я обдумывал услышанное. Потом спросил:

— Послом, конечно, будет Януш?

Тимур тоже сообразил, в чем дело.

— Януш, мне это не нравится, — поглядывая на Кшиштофа, заявил он. Смахивает на дезертирство.

— Послушайте, — запинаясь, начал кандидат в “послы”.

— Слушаю, — миролюбиво сказал Тимур. — Учти, я не Инга, меня на жалось не возьмешь...

Януш замолчал. Потом сел на землю и уткнулся лицом в колени. Его латаная-перелатаная футболка выбилась из джинсов, открывая загорелую спину. Вдоль поясницы тянулся длинный рубец.

— Держать тебя мы не будем, да и не можем... — сказал я. — Решай...

— Ребята, пустите... — выдавил из себя Януш.

— Ну ладно, встретил земляка, я понимаю. Может поляков всего-то двое на все острова. А почему он не хочет плыть с нами? — ледяным голосом произнес Тимур.

— Он не может... — тихо сказал Януш.

— Не может, — эхом откликнулась Инга. — Дима, Тимур... Это правда.

Я посмотрел на Кшиштофа, настороженно поглядывающего на нас.

Светловолосый здоровяк, ровесник Криса. Вот оно что...

— Давай назначим его послом, Тим. Если так сильно хочет. Тимур презрительно обвел нас взглядом. И пошел к шлюпке.

Мне было не по себе. Опять столкнулись две правды, две позиции. Прав Тимур – уход опытного бойца ослабит наш остров. И Януша, встретившего соотечественника, понять можно...

Кто-то мягко дотронулся до моего плеча, и я обернулся. К нам подошли Сергей и Том. В руках у нашего капитана была скрученная в трубку карта островов.

— Я вам дорисовал... Немножко. То, что знаю, — дружелюбно улыбаясь сказал Сергей. — И написал характеристику каждого острова.

Я кивнул. И сообщил:

— Сергей, у нас такое дело... Януш хочет остаться на вашем острове. Разрешите?

Он не особенно удивился. Кивнул:

— Да, пожалуйста... Не обидим. Это он из-за земляка?

— Конечно, — я невольно опустил глаза. Что ни говори, а уход Януша можно было расценить как обиду... — Сергей, ты не знаешь, а поляков на островах много?

— Не очень. Тут какая-то сложная система отбора. Чем больше страна, тем больше ребят попадает из нее на острова. Но еще играет роль уровень развития. Из Японии, например, три или четыре острова – больше, чем из Китая или Индии.

Странная система... У меня мелькнула смутная, полуосознанная мысль. Ладно, потом... Я подошел к Янушу.

— Ян, вставай. Пошли на званный обед в честь первого посла на Сорока Островах.

На четвертом острове дежурные приходили обедать в замок. Мы смогли попрощаться со всеми – церемонно, с каждым отдельно. Инге мальчишки стали дружно целовать руку. Я так и не понял, всерьез они это делают или придуриваются. Судя по невозмутимо-снисходительному лицу Инги – она такое прощание принимала как должное.

А вот с Янушем мы прощались по-разному. Том, воспринявший случившееся как норму, что-то весело и непонятно сказал ему. Инга вяло махнула рукой и ушла на нос “Дерзкого”. Тимур прошел мимо, словно и не заметил.

Я пожал руку. И сказал, пробуя пошутить.

— Ладно, Ян. Если что – плыви обратно.

Януш часто-часто закивал. На мгновение мне показалось, что он сейчас прыгнет в шлюпку... Показалось.

Мальчишки помогли нам сдвинуть шлюпку с песка. Мокрые до пояса, мы с Тимуром влезли в закачавшуюся на волнах посудину и принялись ставить парус. Шлюпка медленно заскользила по воде – высокий берег острова прикрывал нас от ветра.

— До свидания! — крикнул нам вслед Сергей.

Януш молчал. Он стоял рядом с Кшиштофом, который держал за руку одну из датчанок. Хельгу, кажется...

— Домой хочу, — неожиданно сказал Тимур. — Ребята, как все надоело... Инга подошла к нам на корму. Уселась по-турецки на палубе, грустно посмотрела на нас.

— Дом еще далеко, Тимур. Надо победить пришельцев...

Тимур отвернулся. Тоскливо сказал:

— Я не о том доме, Инга. Я о нашем острове.

Штиль застал нас где-то в середине архипелага. Уже темнело, острова вокруг стали едва видны. Лишь в окнах какого-то замка горели тусклые огоньки. Было тепло и тихо, из темноты до нас долетал слабый и мелодичный звук. На одном из островов играли на гитаре.

— На веслах до нашего острова долго плыть? — спросила Инга. — Я тоже буду грести.

— К утру догребем, — взглянув на неуклюжие весла, сказал я. — А лучше заночевать на воде, как позапрошлой ночью.

Возражений не было. Мы попытались опустить якорь, но до дна он не достал, тогда все вместе мы забрались в каюту. Это было не слишком удобно, но зато очень уютно. Том сразу залез в гамак, мы устроились на полу. Инга молча сделала нам бутерброды, налила из фляги холодного сладкого чая. Несколько минут мы сосредоточенно жевали хлеб с колбасой.

— А Януш — дезертир, — произнес вдруг Тимур. — Зря ты, Инга, за него вписалась...

— Мне его жалко, — упрямо сказала Инга. — Он у нас все время скучал. А ребята над ним посмеивались, даже ты, Димка.

Спорить я не стал. Над Янушем все подшучивали, говорили, к примеру, что он молчаливый потому, что ленится выучить русский. Ну, и я не отставал.

Шлюпка слегка покачивалась на воде. Это было почти незаметно, лишь пламя свечи на столе то и дело ритмично вздрагивало и отклонялось в стороны. Казалось, что колеблется один язычок пламени, в то время как каюта неподвижна. Когда перекошен весь мир, то легче признать ненормальным того, кто держится прямо...

Забравшись в свою койку, я протянул руку и затушил пальцами маленький огонек. Наступила тишина. Вахтенного на эту ночь мы, не сговариваясь, решили не оставлять.

— Спокойной ночи, — глядя в темноту, сказал я.

— Спасибо. Но ветер к утру не помешает, — сказала Инга.

Ветра не было до обеда. Мы снова загорали, купались вокруг “Дерзкого”, учили Тома русскому и пытались ловить рыбу. Капитан выучил ужасно сложную фразу: “Именем Конфедерации, бросьте оружие”, а Тимур поймал рыбешку в пять сантиметров. Когда безделье надоело нам окончательно, подул слабый ветерок.

Том, к нашему удивлению, не бросился поднимать парус. Мешая русские и английские слова, он объяснил, что ветер далеко не попутный, а идти галсами он умеет только на яхте, а не на “корыте с простыней”. Такая характеристика “Дерзкого” принадлежала Сержану, от Тома мы ее еще не слышали. Похоже, невозможность свободно править суденышком выводила его из себя.

С полчаса “Дерзкий” раскачивался на крепчающих волнах. Это было даже обиднее, чем штиль. А потом мы заметили тучи.

Серовато-фиолетовая пелена наползала с востока. Казалось, что на небо натягивают чехол из плотной, темной материи, закрывая Острова от солнечного света. Передняя граница облаков слегка светилась багровым. Казалось, что облака горят. Конечно, это было иллюзией. Но вот дальше, под темной крышей туч, над погружающимися в сумрак островами, поблескивали вполне реальные иссиня-белые молнии. Едва слышно бормотал гром.

— Том... Будет шторм... — зачем-то сказал я.

С минуту мы стояли возле каюты, молча глядя на приближающиеся тучи. Я оперся о дощатую стенку – и почувствовал, как она прогибается. Разве можно было выходить в море на неумело починенной шлюпке? Какие мы все-таки дураки...

Самым правильным сейчас было бы вернуться назад, на четвертый остров. Увы, мы и этого не могли. Ветер неумолимо сносил нас к западу, на маленький островок, заросший невысоким темным кустарником вперемешку с редкими группами деревьев. По форме остров напоминал полумесяц, на дальнем конце которого виднелся замок – приземистый, с широкими, невысокими башнями по углам. Людей видно не было.

Мы развернули карту, которую крепнувший ветер пытался вырвать из рук, и убедились, что об этом острове нет никакой информации. Западнее было еще два островка, а за ними – океан.

Том с тревогой посмотрел на небо.

— Очень плохо. Вэри бэдли.

— Придется пристать, — пожал плечами Тимур. — Кто как думает?

Но времени на раздумья не оставалось. Мы подняли парус, и шлюпка рванулась вперед. Том скорчился у руля, насквозь мокрый и помрачневший. Если высадку на четвертый остров он воспринял как забавное приключение, но надвигающаяся буря была для него вполне реальной опасностью.

“Дерзкий” приближался к острову очень быстро, но на берегу пока никто не появлялся. Я напряженно вглядывался в мосты, линялыми радугами светлеющие на фоне туч. Если на них кто-то дежурил, то сейчас наверняка возвращался в замок. Не заметить нас было невозможно... Но мосты казались безжизненными.

Шлюпка дернулась, замедляя ход – киль нашего суденышка коснулся дна. Тимур перепрыгнул через борт, чтобы подтолкнуть шлюпку. Но очередная волна снова приподняла “Дерзкий” и посадила на мелководье у самого берега. Тимур побрел следом через шипящую воду.

Поправив на поясе меч, я спрыгнул на берег. Повернулся, протягивая руку Инге. Словно не замечая этого, Инга спрыгнула на берег сама. И, разумеется, угодила в воду...

Немного обиженный, я отвернулся, осматриваясь. Покрытый мелкой, неровной галькой берег. Заросли колючего, низкого кустарника метрах в пяти от воды. “Приплюснутые” башни и стены замка вдали.

— Димка, помогай! — окликнула меня Инга.

Вчетвером мы втянули шлюпку еще дальше на берег, обдирая борта о колючее каменное крошево. Том ловко закрепил веревку с якорем за большие мокрые валуны поодаль. Вернулся на “Дерзкий”, принялся закреплять парус. А мы с Тимуром вскарабкались на скользкие спины валунов.

Вид был безрадостный. Каменистая, угрюмая земля. Цепкий, почти лишенный листвы кустарник. Изогнутые, искалеченные ветром деревья. И, куда ни посмотришь, – каменные глыбы вперемешку с бесформенными серыми кочками.

— Не удивлюсь, если здесь все вымерли от скуки, — спрыгивая на твердую сухую землю сказал я.

Тимур по-прежнему стоял на валуне, настороженно оглядывая окрестности. Мечи в его руках были не просто металлическими – они как будто светились голубым пламенем. Наверное, это отражались на стали клинков частые всполохи молний.

— Со скуки обычно не умирают, — хмуро сказал он. — Наоборот...

Он достал из-за пояса кинжал. Покачал его на ладони. И вдруг бросил с размаху в самую гущу кустарника.

Кинжал вонзился в одну из серых кочек. Секунду все оставалось неподвижным. А потом раздался короткий, с трудом сдерживаемый крик. Кочка дернулась, приподнялась... и отлетела в сторону. Из-под сброшенного маскировочного плаща поднялся худощавый, полуголый мальчишка. На скуластом узкоглазом лице уже не было боли. Мальчишка медленно поднял меч, словно мы стояли вблизи, и он мог до нас дотянуться. Зло улыбнулся, не отрывая глаз от Тимура... И повалился вперед, лицом на острые камни.

— Приплыли, — спрыгивая вниз, прошептал Тимур.

А вокруг, бесшумно и быстро, вскакивали другие затаившиеся бойцы. Их было шестеро – все голые до пояса, желтокожие, с мечами в руках. Двое или трое держали по два меча сразу, как Тимур. Я огляделся на шлюпку: Инга стояла у воды, растерянно глядя на происходящее, Том пятился к “Дерзкому”. Шлюпка со спущенным и увязанным парусом была вытащена далеко на берег. Меньше, чем за пять минут ее на воду не спустить.

И эти минуты Тому с Ингой можем дать только мы.

— Сматывайтесь! — выхватывая меч, закричал я. Мне хотелось сказать еще очень многое. Что у нас нет никаких шансов на победу, и лучше уж сразу броситься в штормовое море. Что уход Януша действительно нас подвел. Что мне совсем не хочется умирать в драке с незнакомыми мальчишками, но сдаться теперь мы тоже не можем. И еще хотелось сказать, что не стоило Инге плыть с нами. Даже сейчас, отвернувшись, я чувствую ее за своей спиной. Но, может быть, это и к лучшему. До тех пор, пока “Дерзкий” не отойдет от берега, я не позволю себе упасть.

У меня не было времени не только все это сказать, но и обдумать как следует. Японцы – так я их мысленно окрестил – бросились на нас.

С первой секунды боя я применил “мельницу”. Прием в такой ситуации при численном перевесе врагов – наилучший. К тому же достаточно надежный, хотя долго “мельницу” не покрутишь – руки устанут. Но продержаться мне мне надо было лишь пять минут. Всего лишь пять...

Нападающие разделились – трое атаковали меня, трое – Тимура. Обойти нас и напасть на шлюпку они почему-то не пытались. Считали нечестным, что ли? Я присел, стараясь ударить мечом по ногам японцев. Прием “Ветерок”... Мальчишки одновременно подпрыгнули в воздух, уходя от удара. Ладно... Я крутанулся на пятках, проделав удар повторно. За воздух не удержишься, хотя бы один из нападавших должен угодить по клинок...

За воздух держаться они не умели. Зато ухитрились сгруппироваться и перекувырнуться, и снова уберегли босые ноги от удара. Правда мой меч едва не снес им головы, но, к сожалению, “едва” на Островах не считается. Пока я разворачивался для третьего удара, мальчишки успели докрутить сальто, стать на ноги и мечами отбить удар. Едва удержав меч, я снова завертел “мельницу”. Чисто машинально, потому что происходящее за моей спиной поворачиваясь, я успел посмотреть на шлюпку – отбило у меня всякое желание сражаться.

Том не перерубал веревку якоря, не сталкивал шлюпку с камней. Он рылся в вещах, сваленных на корме. Меч он там, что ли, оставил? А Инга бежала к нам. На подмогу...

— Да уходите же! — закричал я, отбивая чей-то удар. Крикнул – и понял, что бесполезно. Они не уйдут. Так же, как не ушел бы я сам. Мы будем драться до конца – трое мальчишек и упрямая девчонка против шести обозленных гибелью товарища подростков.

Было уже почти темно, тучи накрыли нас непроницаемым серым колпаком. Лишь мертвенный свет молний выхватывал из сумрака наши неподвижные, застывшие в самых невероятных позах фигуры. Вспышка: Тимур, защищаясь одним мечом, вторым наносит удар. Раскат грома, новая молния: на Тимура по-прежнему нападают трое, но с его клинка капают, зависая в воздухе, тяжелые темные капли. Снова гром. Я улавливаю неловкое движение нападающего, пытаюсь его достать... Не получается, и я сам с трудом уворачиваюсь от смертоносного лезвия. Новая вспышка молнии: Инга уже между нами и Тимуром, и один из моих противников начинает смещаться к ней. Те, кто дрался с Тимуром, на Ингу не обратили никакого внимания. Силу каждого из нас японцы оценивали мгновенно.

Несколько молний вспыхнули одна за одной, и, словно по этой причине, события ускорили свой бег.

Удивительно отработанными движениями нападавшие на секунду остановили мой меч и подставили под удар сразу два клинка. Будь у меня еще меч, или, хотя бы, кинжал в свободной руке – им бы не поздоровилось. Но кинжал оставался за поясом... Прежде чем я успел изготовить меч для защиты, один из японцев взвился в воздух.

Это походило скорее на полет, чем на прыжок. Мальчишка словно выстрелил себя вверх, как туго сжатую отпущенную пружину. И я ничего не смог сделать.

Боли не было. Я ощутил лишь тупой удар по лицу. В ушах зазвенело, руки ослабли, но сознание оставалось ясным. Я даже ударил в ответ, ударил сильно и точно. Но на мальчишку это не произвело никакого впечатления. Еще один прыжок, и снова удар ногой. На это раз – в грудь. Я упал, ударившись затылком о камень. Теперь боль вспыхнула по всему телу. Я почувствовал, как течет по разбитому лицу кровь, услышал, как колотится в груди сердце. Выбитый из рук меч валялся где-то далеко-далеко от меня, за тысячи километров... Я видел упрямый блеск клинка, на который наступил один из японцев. Видел, как упал Тимур, то ли уворачиваясь от удара, то ли не успев увернуться. Видел, как сбивший меня каратэист берет у товарища свой меч и тянется острием ко мне. А Ингу я никак не мог разглядеть, и это казалось самым обидным. Неожиданно мелькнула мысль, что ее, наверное, не убьют. Вот только я не мог решить, хорошо это или плохо.

Занесенный меч замер над моей головой в синем свете молнии. Я закрыл глаза, потому что уворачиваться не было сил. Юный японец не колебался, он бил. Сейчас оглушительный гром разорвет небо, и в его грохоте потонет мой крик. Сейчас.

Гром ударил, но как-то странно – негромко, словно выстрелили из пистолета. На лицо брызнули капли дождя. Горячие, соленые капли...

Я раскрыл глаза. Японец, прижимая руки к груди, плавно валился на меня. На груди, под сжатыми пальцами, угадывалась маленькая круглая рана.

Я вскочил – как мне показалось, очень быстро. Обмякшее тело упало у моих ног. Вынув из его разжавшихся пальцев меч, я обернулся.

Том стоял в нескольких шагах от меня. Широко расставив ноги, вытянув руки вперед. Левой рукой он удерживал кисть правой. В правой был пистолет. Матово-черный, почти плоский, с сизой струйкой дымка, поднимающейся над дулом.

Они даже отступали умело, слаженно. Секунда – и пять сжавшихся силуэтов погрузились в кусты. Еще мгновенье – замерли, перестали колыхаться колючие ветки. Молнии над головой лупили все чаще, ветер менял направление, налетая то с одной, то с другой стороны.

Прижимая к груди правую руку, поднялся Тимур. Крикнул, перекрывая ветер:

— Что, гады, струсили?

Крикнул, и медленно подошел к Тому?

— Откуда... это?

Том опустил пистолет. Оружие казалось ненастоящим, игрушечным, наверное, из-за сглаженной, обтекаемой формы. Не было видно ни бойка, ни предохранителя. Игрушка, из которой стреляют пистонами... Но рядом лежало неподвижное тело убитого из “игрушки” пацана.

— Ты кто такой, Том? — Тимур словно не замечал хлещущей из руки крови. Ее заметила Инга. В драке она так и не участвовала, зато теперь торопливо доставала из кармана штормовки бинты. Стала обматывать рассеченную от плеча до локтя руку Тимура. Я не отрываясь смотрел на нее. Меня слегка пошатывало, в голове ворочался, давя мысли, тяжелый чугунный шар. В небе полыхали молнии, раскаты грома слились в непрерывный гул. По лицу хлестал ветер. Молнии, гром, ветер, чугунный шар... Молнии, шар, ветер... Молнии...

...Инга с Томом подняли меня с камней. Я увидел ее глаза — огромные, блестящие, на перепуганном мокром лице. Она плакала? Или это был дождь?..

— Дима, Димочка... Что с тобой?

— Ничего. Том, опережая мое движение, подал оружие. Инга продолжала смотреть на меня, не веря в мою показную бодрость.

— Что вы стоите? — сбивающимся голосом произнес Тимур. — Будем ждать продолжения?

— Шторм ведь, — не отрывая от меня взгляда сказала Инга. — А эти убежали...

Тимур изменился в лице.

— Они не убежали! Кодекс чести запрещает воинам убегать. Они отступили, но они вернутся.

— Какой кодекс? Что ты несешь, Тим?

— Да сталкивайте же шлюпку, кретины! — Тимур подбежал к “Дерзкому” и уперся в борт. Том шагнул следом.

— Инга, прикрывай нас, — я рубанул мечом по туго натянутой веревке якоря. Черт с ним, с самодельным трехлапым “рыболовным крючком”. Тимур без причины не паниковал, в этом мы только что убедились.

Втроем мы спустили шлюпку в бурлящий коктейль из воды, пены и поднятого со дна песка. Парус не был поднят, но “Дерзкий” тут же закрутился на мелководье, разворачиваясь вдоль ветра. Нелепая коробка каюты ощутимо накренилась, принимая на себя удары ветра.

— Инга!

Она медленно отступала к нам, вглядываясь в кусты. Вошла по колено в воду, ткнувшись спиной в мое плечо. Негромко сказала:

— Дим, там кто-то есть... Я видела.

Разворачивающийся борт шлюпки надвигался на нас. Я пригнулся, подхватил Ингу под коленки и подсадил в шлюпку. Как ни странно, это вышло настолько естественно, что она даже не возмутилась.

Когда я перебрался через борт, Том уже сидел у руля. Тимур молча, ожесточенно, натягивал кливер.

— Тим! — сгибаясь от ветра, я перебрался к нему. — Не стоит, слишком сильный...

Тимур резко повернулся ко мне. Глаза у него были прищуренные, бешеные.

— По-мо-гай! — в самые уши закричал Тимур. — Отсюда не уходят живыми! Быстрее!

Мы закрепили вырывающийся парус. Том никак не мог справиться с рулем – шлюпка шла вдоль берега, медленно-медленно отдаляясь. Через палубу перехлестывали волны – будь у нас обычная шлюпка, без настила, мы бы уже пошли ко дну. На четвереньках – ветер бесился так, что упасть за борт ничего не стоило – мы добрались до скрипящей, раскачивающейся каюты, прижимаясь к которой сидела Инга.

— Ты не бойся, — начал я. Но Инга меня перебила.

— Мальчики, как вы?

Тимур успокаивающе махнул рукой. Вышло не слишком удачно – мы увидели промокшую от воды и крови повязку.

— Сменить надо! — сказала Инга.

— Какой смысл?

Вода лилась отовсюду. Наконец-то, пошел дождь, и вдобавок сильнейший – прямо настоящий ливень. Мы с Тимуром уселись вокруг Инги, прикрывая ее с боков. Тимур вдруг вытянулся, почти лег, упираясь ногами в мачту, а затылком и плечами – в стенку каюты. Подумав, я последовал его примеру. Теперь Инга могла свалиться за борт только с кем-то из нас. А мы уселись довольно надежно и, на удивление, удобно. Скрывшийся в темноте берег был уже метрах в двадцати от шлюпки. Лишь частые молнии высвечивали удаляющийся замок.

— Как я мог забыть... — виновато сказал Тимур. — Остров Тысячи Камней...

— Откуда ты о нем знаешь? — не удержался я от вопроса.

— Понимаешь...

Докончить Тимур не успел. У правого борта, наклонившегося к самой воде (или это волна поднялась к борту?), появилась человеческая голова. Пловец скользнул по нас холодным, ненавидящим взглядом, открыл рот и то ли выкрикнул что-то, то ли просто глотнул воздуха. Потом вздернул над водой руку.

— Пригнитесь! — закричал Тимур.

Шлюпка качнулась, переваливаясь на другой борт. Мы приникли к скользкой палубе. А над нами что-то глухо стукнуло, вонзаясь в доски.

Я повернул голову. В стенке каюты, до половины уйдя в дерево, застряли три маленьких стальных диска, сантиметров пяти в диаметре. Края дисков были тонкими, как бритвенные лезвия.

Тимур подполз к борту, сжимая в руке кинжал. Но там уже никого не было. Секунду он молчал, потом резко повернулся:

— Том! Осторожно!

Словно в ответ на его слова сухо щелкнул выстрел. Потом – еще один. И еще. Каюта мешала нам увидеть происходящее на корме, а ползти к рулю в узком промежутке между каютой и бортом было самоубийством.

— Том! — отчаянно крикнула Инга.

— Ол райт!

Мы даже не обратили внимания на очередную волну. Вцепившись в палубу, в болтающиеся снасти, друг в друга, мы истерически хохотали.

— Ну и парень! — ошеломленно повторял Тимур.

— Ну и мы! — обиженно поправил я.

Хорошо, что мы так и не забрались в каюту. Часа через два после начала шторма ее снесло.

В начале с хрустом подломились деревянные стены. Каюта качнулась, скрипнула и развалилась. Обломок доски расцарапал мне до крови плечо.

По-прежнему бушевала буря. Жуткая, нереальная буря Сорока Островов, подобная кошмарным фантазиям Айвазовского. Ежеминутно вспыхивали молнии. Вокруг шлюпки вырастали увенчанные пенными гребнями волны. Казалось, что еще секунду-другая, и одна из водяных гор обрушится на нас. Но время шло, а со шлюпкой ничего не происходило. “Дерзкий” казался заговоренным... Как корабль Безумного Капитана.

Вспомнив о Капитане, я невольно оглянулся по сторонам. Погода для него была самая подходящая... Но мы пока оставались в одиночестве.

Ветер и течение несли нас по кругу, по гигантской петле, охватывающей все Острова. Я понял это не сразу, а лишь заметив, что темные тени островов с вырастающими из них замками, мелькают лишь по правому борту слева море было пустынным. Мы миновали уже несколько островов и вот-вот должны были пройти мимо четвертого. Поверх груды досок, бывших недавно каютой, я посмотрел на Тома. Наш капитан явно перестал управлять своим кораблем. Том оставался на корме единственно потому, что пробираться к нам было слишком рискованно. Рычаг руля он выпустил, и тот болтался у него за спиной, не влияя заметно на движение “Дерзкого”. Поймав мой взгляд, Том покачал головой. Пристать к берегу мы не могли. Но и не тонули!

Наше героическое плавание в шторм постепенно приобретало оттенок фарса, пародии. Вокруг свирепствовала страшная буря. Ураган гнал по небу лохматые сгустки туч. Светящиеся щупальца молний рывками тянулись к бурлящей воде. Одна за другой прокатывались такие огромные волны, что было непонятно, каким чудом еще не смыты все замки вместе с их обитателями. А с нами ничего не происходило.

Конечно, мы вымокли от волн и дождевых струй. Под палубным настилом плескалась просочившаяся в щели вода. Развалилась каюта, в конце-концов! Но если я хоть немного понимал в мореплавании, то шторм, в который мы попали, был сильнейший, из тех, в которые тонут и большие современные корабли. Мы же продолжали плыть. Буря оказалась гораздо страшнее на вид, чем на самом деле. Она напоминала индийский фильм, где противники полчаса мутузят друг друга всем, что попадется под руку, а потом расходятся со слегка растрепанными прическами. Театральщина какая-то...

— Дима!

Я повернулся к Инге. Она молча смотрела на меня. Спутанные мокрые волосы закрывали ее лицо.

— Что?

— Дай руку!

Она крепко сжала мои пальцы. И отвернулась. Секунду я не мог ничего понять. Сознание выхватывало какие-то отдельные детали: тоненькие плечи, облепленные потемневшей от воды футболкой; штормовка, скрученная жгутом и завязанная узлом на животе, прижимающая Ингу к остаткам каюты; согнутые в коленях ноги, упирающиеся во вколоченный в палубу меч... Потом до меня дошло.

— Инга, не бойся... — чувствуя, как от боли и нежности перехватывает голос, сказал я. — Не бойся...

Инга повернулась ко мне и уткнулась лицом в плечо. Ладонь ее сжалась еще сильнее.

— Дима, ты будь со мной...

А куда я еще могу деться? В штормовом море, на крошечной шлюпке. Но я даже не улыбнулся ее просьбе.

— Конечно, Инга... Ингушка... Ингуля...

Мои губы шептали уже что-то такое, невообразимое, сумасшедшее, что могло прозвучать только сейчас, на волосок от гибели, в грохоте волн, заглушающем слова.

— Не бойся... Ты же видишь, что с нами ничего не делается... Инга... Она чуть-чуть повернула голову, и наши взгляды встретились. Как тогда, на мосту, где мы узнали друг друга.

— Инга...

Я рад, что ты со мной. Я подлец, но я рад, что ты попала на острова. Я мерзавец, но я рад, что ты со мной в шлюпке. И ты знаешь о моей радости, но прощаешь: потому что счастлива от того же.

— Шторм кончится, и я снова не решусь сказать... — прошептал я.

Инга качнула головой – не слышу!

— Знаю, — не повышая голоса сказал я. — Ингушка... У тебя имя, холодное и прозрачное, как осколок льда. Я боюсь сделать его теплее, словно оно может растаять. Мы выберемся, честное словно, только я опять стану теряться. Я и говорю-то, потому что ты не слышишь.

— Я слышу, — прошептала Инга. — Только ты все равно говори.

Меня стала бить дрожь. Господи, ну конечно, ведь наши лица почти соприкоснулись. А может быть, то что я сказал, нельзя заглушить никаким шумом.

Мимо нас пронеслась очередная волна. То есть, она рушилась прямо на шлюпку, но “Дерзкий” лишь чуть качнулся, а пенистый водяной горб уже вспухал за кормой. Фантастика, да и только. Я проследил взглядом плавно катящуюся волну. И почувствовал на спине дрожь.

Из-за гребня волны, медленно и неспешно, презрительно вскинув на мачтах белые крылья парусов, вырастал корабль Безумного Капитана.

Он был огромен. Куда больше, чем мне когда-то показалось. И вид у него был такой настоящий, что и дураку понятно: на Островах построить его было невозможно. Неужели пришельцы не поленились притащить корабль с Земли? Но зачем?

— Вот он, — напрягая голос произнес Тимур. — Спасены...

Спасены?

Я смотрел, как острый, окованный потемневшим металлом нос корабля вспарывает волны. Клипер это, или бригантина, или заурядная шхуна? Не знаю. В легендах Островов, в сказках и мечтах, ты всегда назывался клипером. Ты ждал своей бури, ждал урагана, который разрушит жестокий и несправедливый мир. Волшебным миражом, сказочным видением ты мелькал перед нами, запертыми в каменные клетки замков. Как бы не было плохо – мы знали, ты существуешь. И не опускали рук. Не уходили с мостов. Не бросали оружия... Ведь ты ненавидишь трусов. Ты берешь к себе только смелых. Значит, примешь и нас...

Клипер шел параллельным курсом, медленно догоняя нас. Точно такой, как в легендах. С квадратными люками пушечных амбразур по бортам. С неяркими огнями в каютах на корме. С укутанными брезентом шлюпками, застывшими на палубе. Мне показалось, что одной шлюпки не хватает, и по спине снова прошла дрожь. Так значит, мы плывем на шлюпке твоего корабля?

Что-то радостное и восхищенное вопил Том. Молча рассматривали корабль Инга с Тимуром. Молчал и я.

Почему ты не можешь пристать к берегу, Безумный Капитан? А если пришельцы так сильны, что сбивают тебя с курса, то почему не топят корабль. Может быть, ты им нужен?

Пока в угрюмых серых волнах мелькает силуэт твоего корабля, пока в тебя верят – жизнь Островов неизменна. Надежда и мечта о новой жизни – ты стал воплощением жизни старой. Ее религией и законом. Как же ты не поймешь истины, Капитан? Твое упорство и воля, твоя ненависть и любовь – все это давно уже служит пришельцам.

— Том! Прижмись к его борту! — крикнул Тимур.

Нас разделяло не больше десяти метров. Я надеялся, что корпус корабля заслонит нас от ветра, но этого не произошло. “Дерзкий” болтало по-прежнему. Зато стали видны веревочные лестницы, спущенные с борта корабля. Кажется, они называются шторм-трапами: лестницы из толстых, крепких веревок, с деревянными перекладинами между ними. На палубе мелькали, перекрывая тусклый свет фонарей, быстрые тени. Клипер явно замедлял ход, следуя рядом с “Дерзким”.

— Том!

Шлюпка едва ощутимо дрогнула. Волны теперь были чуть сильнее, окатывая нас холодными солеными брызгами. Темная, плавно изогнутая поверхность неторопливо приближалась. Доски обшивки бугрились серо-желтыми глянцевыми наростами.

Зачем ты нужен пришельцам, Безумный Капитан?

Я не думал о том, что делаю. Обрывки мыслей, неясная тревога, едва ощутимая неправильность происходящего – все вместе запульсировало в мозгу, частыми толчками выплескиваясь в напряженные мускулы. Движение – я приподнялся, не отпуская Ингиной руки.

— Прогуляюсь...

Пальцы на моем запястье сжались сильнее. Бесполезно. Движение – я вскинул руки перед собой. Темнота, лишь слабые отсветы, падающие с вырастающего на глазах корабля. Две пары удивленных глаз: Том не в счет, он самоотверженно борется с непокорным рулем.

— Тим, береги Ингу.

Вода встретила меня ответным ударом – холодной, забивающей уши и ноздри волной. Кашляя, отплевываясь, я вынырнул. Сквозь водяные пробки в ушах, от которых в голове загудело и она стала тяжелой, пробивался голос Инги. Нет, возвращаться поздно. Я должен подняться на борт клипера первым. Подняться – и увидеть человека, стоящего за штурвалом.

Странно, волны, такие страшные на вид, оказались вполне подвластными. В два десятка гребков я достиг корабельного борта. Разлохмаченный конец шторм-трапа был словно к нему приклеен. Волны ритмично ударяли о борт и исчезали, не рассыпаясь брызгами.

Усиленно заработав ногами, я поднял руки, пытаясь ухватиться за шершавые доски. Деревянный меч, подхваченный течением, туго натянул перевязь...

Мои пальцы прошли сквозь борт корабля, не встретив ни малейшего сопротивления. Как сквозь мираж, которым он на самом деле и был – гордый клипер Безумного Капитана.

Это очень странное ощущение, когда руки не встречают ничего там, где глаза упорно видят твердый, реальный предмет. На томительно-долгое мгновение мне показалось, что обросшая какой-то ракушечной дрянью и неотвратимо наползающая стена просто-напросто сточила мои ладони, стерла их, как наждак. Но ни боли, ни крови не было. А руки уже утонули в дереве борта по локоть...

Я запрокинул голову, инстинктивно защищая лицо. Но призрачный корабль уже двигался сквозь меня. Скользко отблескивающая, источенная узкими порами, темная от времени доска бесплотной тенью коснулась глаз. Я зажмурился, чувствуя, как начинаю погружаться в холодную воду. Замолотил руками, борясь с желанием завопить во все горло. И увидел сквозь стиснутые веки свет. Холодный синий свет, напоминающие не то какие-то неприятные медицинские процедуры, не то мерцающую пустоту включенного среди ночи телевизора.

Глаза раскрылись сами собой. Я ожидал любой, самой неожиданной картины. Грязного корабельного трюма, в котором плещутся настоящие волны и бродят окутанные голубым пламенем призраки. Искристого синего тумана, клубящегося в фальшивом корпусе клипера.

Истина оказалась проще. Но это была простота, которая пугает сильнее любых фантастических неожиданностей. Так тупой перочинный нож в руках пьяного хулигана кажется вам страшнее крупнокалиберного пулемета.

Светился сам клипер, вернее, его оболочка. Изнутри она выглядела тоненькой голубой пленочкой, огромной надувной игрушкой в форме корабля. Вверху, по палубе, ходили такие же иллюзорные, “надувные” люди. Ловили ветер мерцающей лазурью паруса. Фонари из голубой пленки удерживали сгустки неподвижного желтого пламени.

Макет! Всего-навсего голографический макет. Мираж, электронный морок, отлитая в красивую форму ложь.

А в центре “надувного корабля”, на полметра выступая из воды и медленно вращаясь вокруг оси, плыл пятиметровый металлический диск. Творец подлой фата-морганы. Гибрид катера и телевизора. Инопланетный прибор, загримированный под старинный корабль.

Раскачиваясь на волнах, я растерянно следил за его приближением. Диск плыл прямо на меня, слепо, равнодушно. Неведомая программа гнала его по раз и навсегда заведенному маршруту. До отдельных людей ему не было никакого дела...

Я был уже в нескольких метрах от диска, когда заметил вскипающие вокруг него буруны. Словно стайка быстрых рыбешек кружилась в хороводе. Веселых, неутомимых рыбешек, временами вспарывающих воду стальными лезвиями плавников...

Диск качнуло водой. Он плавно накренился – и на расстоянии вытянутой руки от меня вынырнул из воды “участник хоровода”. Длинный, плавно изогнутый, похожий на слоновый бивень металлический стержень. Тонкое острие топорщилось венчиком коротких клинков.

Система была максимально простой. Скрытый под водой, вращающийся бивень ударял приближающегося пловца... И отбрасывал, протаскивал к лезвиям на острие.

Я действовал интуитивно, не раздумывая. Выбросил вперед руку, мертвой хваткой вцепившись в “бивень” сразу за клинками. Меня дернуло, потащило по окружности диска. Нетрудно было сообразить, что за моей спиной полощутся в воде готовые “к работе” украшенные такими же стальными цветками бивни. Отцепиться – значило умереть. Быстро перехватывая стержень руками, я пополз к диску. Ноги начало заносить на клинки – я поджал их. Работали только руки, уставшие от бешеной драки на японском острове, от рывков захваченной штормом шлюпки.

Стержень начинался от подводной части диска. Добравшись до него, я почти полностью погрузился в воду. Волны окатывали меня с головой, заставляя судорожно глотать воздух в редкие мгновения затишья. Ровная, скользкая поверхность диска казалась неприступной. Я попытался закинуть руку наверх, где угадывался узкий ободок – и едва не сорвался. Господи, как можно на него забраться? Да и чем мне это поможет...

Накатила очередная волна. Меня потянуло вверх. Вверх... Я оттолкнулся от круглого основания “бивня”, рванулся вслед за водой. Второй попытки у меня не будет. Или – или...

...Узкое ребро диска больно врезалось в грудь. Ялежал на металлической, мокрой и холодной плите. Ноги болтались в воде, а вздрагивающие от напряжения ладони сжимали выступ на поверхности диска. Или – или... Или! Я прополз к центру диска. Он оказался не таким уж и гладким – по поверхности были в беспорядке разбросаны полусферические выступы: тонкие, двух-трех сантиметровой высоты трубки из прозрачного как стекло материала. Голубые отсветы миража отражались в них круговоротом искр.

Диск раскачивало куда меньше шлюпки. Я даже смог выпрямиться, оказавшись на безопасном расстоянии от края. Мокрый, вздрагивающий от ледяных объятий ветра, я стоял посреди нереальной, сказочной красоты. Ну почему, почему, самая подлая и жестокая ложь кажется нам такой красивой? Куда красивее, чем правда...

Вместо прогнивших деревянных балок и перекрытий меня окружали светящиеся, переливающиеся полотнища. Затхлый трюмный воздух сменялся наполненным озоном и морской солью ветром. Каждое движение парусов, каждый “поворот” клипера рождали бирюзовые всполохи, каскады фиолетовых, синих, слепяще-белых искр.

Наверное, все дело в том, – что каждая ложь – это чья-то мечта. Настоящая ложь просто обязана быть красивой, тогда в нее обязательно поверят. Лишь правда способна позволить себе роскошь быть уродливой.

— Димка! Дима!

Голоса пробились сквозь шум волн и ветра. Я почти позабыл о “Дерзком”, пораженный изнанкой клипера и едва не изрезанный диском. А шлюпка уже приближалась к “борту” корабля. Тимур с Ингой были на корме, у руля. Том у мачты – они подняли парус.

С внезапной ясностью я понял, что сейчас произойдет. Нос шлюпки коснется голографического фантома – и войдет в него. Мгновение, и шлюпка с ничего не подозревающим экипажем окажется “внутри” клипера. Несколько мгновений испуга и восторга, несколько мгновений среди феерической иллюминации. Сказочная красота морока не отпустит просто так... А потом плывущая сквозь голубой туман шлюпка окажется на пути диска.

...Стальные бивни-тараны разнесут тонкие доски, как бумагу.

Вращающаяся фреза – вот что такое этот диск. Ребята или утонут, унесенные водой... или разделят судьбу шлюпки. Чудом вскарабкавшиеся на диск тоже обречены. Клипер Безумного Капитана никогда не приближается к берегу.

Кричать? Прыгать в воду и плыть к шлюпке? Я беспомощно оглянулся.

Тараны, стальные тараны со всех сторон диска. Сверху их было отлично видно. Восемь или десять металлических бивней по окружности. И на одном из них раскачиваемые набегающей волной, полусгнившие деревянные обломки. Короткие бревна, связанные ржаво-черным, высовывающимся из воды тросиком. И доски настила, пробитые острием тарана.

Остатки плота. Мы не первые твои жертвы, Безумный Капитан...

...Шлюпка коснулась лазурной пленки. По поверхности клипера пробежали темные, концентрические круги. Словно в луже, в которую бросили камень. Сквозь мокрые джинсы ноги обожгла холодная тяжесть меча. Еще никогда я не начинал ненавидеть так сильно и слепо, что меч делался металлическим сам по себе. Еще никогда, ни на Земле, ни на Островах, меня не захлестывало такой волной омерзения и ярости. Беспомощной ярости обманутого и униженного мальчишки. Правда, у мальчишки есть меч...

Я поднял клинок. Он выглядел как-то странно – блестящий, как зеркало, светящийся чистым синим светом. Отраженным... или своим?

Вы научили меня одному, Острова. Ненавидеть. Ненавидеть и убивать. Я даже люблю, ненавидя. Что ж, получайте!

Пригнувшись, – ноги автоматически реагировали на колебания диска, – я отвел меч за спину. И ударил по мокрой стальной плите под ногами.

Взметнув два веера оранжево-желтых искр, клинок распорол обшивку диска.

— Дима!

Светящаяся пленочка призрачного клипера колебалась и меняла окраску, как мыльный пузырь, на который сильно подули. Колебалась и сжималась, стягивалась к диску, словно проткнутая резиновая игрушка. Но шлюпка уже была в десятке метров по курсу, как нарочно подставляя таранам борт.

— Не нравится? — глядя на ровную черную прорезь, прошептал я. — Не ожидал?

Еще удар – крест-накрест. Треугольная металлическая пластина неожиданно легко загнулась вверх. Из-под нее вываливалась, вспухала светящаяся бело-розовая масса. Что-то зашипело, на кашеобразной поверхности набухли и лопнули просочившиеся газовые пузыри.

Но шлюпка уже наплывала на стальные гребни таранов...

— Берегись!

Ребята кричали все вместе, словно я был страшно далеко и не мог их услышать. Я поднял голову, выдирая меч из мерцающей липкой каши. Клинок светился ярче, обугливая бело-розовую слизь.

Из воды, синхронно и быстро, поднимались изогнутые “бивни”. Клинки на их концах тихо выли, пропеллерами разрезая воздух. На основании одного тарана грязно-белой гирляндой висели человеческие кости.

Я не испугался – на это не было времени. Удар меча подрезал основания двух “бивней”. Колонны, подломившись, упали к моим ногам. Вращающиеся лезвия вонзились в пенящуюся под ними массу. Диск мелко завибрировал.

В один прыжок оказавшись на краю диска, я замер. Шлюпка скользила совсем рядом.

— Давай-давай! — Том протянул мне руку. Через мгновение я стоял на палубе “Дерзкого”. А над диском хищными лапами нависали уцелевшие бивни.

— Ловко ты... — Тимур, отклонившийся к другому борту, чтобы уравновесить мой прыжок, медленно передвинулся к мачте. Он был непривычно вялым, а смуглое лицо посерело.

— Плохо? — одними губами спросил я.

Тимур кивнул. Я с ужасом увидел, что лицо у него начинает синеть...

Впрочем, и у Инги с Томом тоже. Опустив глаза, я увидел, как окрасилась лазурью палуба. Засветился голубым воздух...

Сквозь нас прошла волна яркого синего цвета. Дохнуло теплом. На какую-то секунду мы снова увидели клипер Безумного Капитана – маленькую, метровую модель, игрушечный кораблик, висящий над залитой кроваво-снежной пеной поверхностью диска. Потом исчез и он. Остался лишь светящийся розовый сугроб, из которого нелепо торчали металлические клыки.

— Мы решили, что ты поднырнул под корабль, — тихо сказала Инга. Я подумал, что ей, наверное, хочется сказать что-то еще, но она промолчала. Зато закричал Тимур:

— Смотрите!

Вокруг нас загорелось море. Поверхность воды покрылась бледно-голубыми язычками пламени, как будто горел спирт. Клочья пены, слетающие с гребней волн, превратились в мгновенно гаснущие снопы искр. Стало светло как днем.

— Превращения продолжаются, — очень спокойно произнесла Инга. Корабль превратился в ржавую кастрюлю, а шторм...

А шторм просто кончился. Угасло сине-голубое свечение, померкли, опали волны. Шлюпка плыла в прежней темноте, но чудовищные, сравнимые лишь с цунами волны исчезли. Море слегка волновалось, дул порывистый, мокрый ветер. Если закрыть глаза, то перемена и не ощущалась.

Ложь. Все – ложь. Я опустил руку за борт в холодную бурлящую воду. Нельзя поверить в красивую сказку, пока не расскажут страшную. Трудно не засомневаться в клипере Безумного Капитана, если он плывет по ласковому, освещенному солнцем морю.

Ложь...

— Поднимай парус, Том, — пробираясь к рулю сказал я. — Мы вот-вот окажемся у нашего острова. Надеюсь, при таком ветерке ты можешь управлять и корытом с парусом.

Стальной клинок ледяной коркой примерз к бедру.

Небо стало светлее, когда наступило утро. Но что-то неуловимое, непонятное, предсказывало нам – наступает день. Может быть, нам просто перестало хотеться спать. Мы вплывали в рассвет.

“Дерзкий” прошел у берега двух или трех островов, пока мы не узнали знакомых очертаний замка на двадцать четвертом острове. Положив руль круто к ветру, я повел шлюпку под одним из мостов. Темнота впереди начала сгущаться. На фоне далеких зарниц проступила угловатая тень. Замок.

Я почувствовал, как на меня наползает противная, обидная слабость. Не могло, не должно было появиться у меня это подлое чувство возвращения домой! Замок Алого Щита мне вовсе не дом, а тюрьма...

Шлюпка вылетела на пологий песчаный берег с полного ходу – мы не рассчитали расстояния до острова. Меня кинуло на искореженные остатки каюты, Том с Ингой успели зацепиться за мачту, ну а Тимура выбросило прямо на берег. Едва поднявшись, я перевалился через борт и побрел к острову. В обычной обстановке за Тимура волноваться не стоило, но сейчас, когда он был ранен...

Когда я вышел на берег, Тимур уже стоял, выдернув меч из ножен. Я осторожно взял его за плечо.

— Тим, все нормально. Это же наш остров.

Тимур кивнул, неохотно опуская меч. Но глаза его по-прежнему напряженно всматривались в темноту. Рядом суетились Том и Инга, стараясь вытащить шлюпку подальше на берег. Но я даже не попытался им помочь. Я смотрел на Тимура. Я слышал его слабый шепот.

— Дим, ты не думай, я не тронулся, раз по своему острову с мечом хожу. Просто, для меня Конфедерация – единственный шанс...

Переливались на горизонте узкие полотнища зарниц, бледными фосфоресцирующими тенями громоздились в небе облака. Тимур продолжал говорить вполголоса:

— Наш остров для меня не первый, понимаешь? Даже если он победит по всем правилам Игры, мне это ничего не даст. А попал я когда-то на Остров Тысячи Камней, тот, где нас чуть не убили. И жил там полгода, учился... Потом ушел искать своих ребят, из Союза. Ночью, когда мосты разведены, перебирался с острова на остров... Только Крис знает, откуда я на нашем острове взялся. Но Крис промолчит. И ты молчи, слышишь?

— Зачем тогда рассказываешь? — шепотом спросил я.

— Чтобы ты меня понял. Я за Конфедерацию буду драться до конца, у меня иного пути нет. А значит, мне придется быть осторожнее всех...

Я кивнул, хоть он и не мог увидеть моего жеста. Сзади подошла Инга. Том возился у шлюпки – искал какую-то сумку с вещами, пытаясь растащить доски каюты. Зря, наверное. Все унесло штормом.

Мы пристали к берегу недалеко от замка, но добирались к нему неожиданно долго. Пусть шторм был иллюзорным, но дождь-то прошел по-настоящему. Ноги вязли в холодном мокром песке, и несколько раз нам приходилось обходить низинки, превратившиеся в топкие болота. Мы были вымотаны до предела, и я уже несколько раз пожалел, что не предложил дожидаться утра у шлюпки. Но кончается любая дорога, даже та, которая приводит к порогу дома.

Мы подошли к крепостной стене. Розовый камень поблек от дождя, вобрал в себя ускользающую ночную темноту, и казался тускло-серым. Ворота были открыты.

— Совсем обнаглели, — неодобрительно произнес Тимур. — Может устроим переполох?

Никто не отозвался. Да, впрочем, и самому Тимуру, наверняка, хотелось не шумных сцен, а уютной постели в одной из комнат замка. Не обязательно даже в своей, вполне годилась та, которая окажется ближе всего.

Полуоткрытыми оказались и двери самого замка. Более того, в узкую щель пробивался дрожащий желтоватый свет. Мы, не сговариваясь, остановились. Инга хотела было что-то сказать, но промолчала, прежде чем я успел ее об этом попросить.

— Дима, — вполголоса произнес Тимур. — Ты?

Я кивнул... Взглянул на меч, втайне надеясь, что клинок снова начнет светиться. Увы, это зависело не от оружия, а от меня самого. Во мне же не было ни злости, ни страха, ни подозрительности. Одна усталость, тяжелая как свинец...

Стараясь ступать бесшумно, я подошел к двери. Посмотрел в щель между створками.

Прямо в коридоре, перед узкой дверкой, ведущей в подвал, горел костер. Двое мальчишек, прислонившись спинами, сидели рядом. Я узнал знакомые лица, и что-то вроде легкой досады мелькнуло в душе. То ли на перестраховщика Тимура, то ли на самого себя, начавшего пугаться каждой тени.

Толкнув дверь, я вошел. Ребята вскочили – так резко, что один угодил ногой в костер и тоненько ойкнул. Это был Игорек.

Второй мальчишка медленно вынимал меч. Полоска света, отразившись от лезвия, скользнула по резким скулам, твердо сжатым губам, засохшей царапине на лбу. Когда мы уплывали, у Ахмета, командира двадцать четвертого острова, такого украшения еще не было.

— Привет, — глядя на Малька, сказал я. — Что, тебя уже отпустили? Перевоспитался?

Малек жалко улыбнулся. Я повернулся к Ахмету:

— Как дела-то? Все в порядке? А что ты у нас дежуришь, ты же гость. Крис на вашем острове?

Ахмет застыл, теребя пальцами рукоятку меча. Малек отвернулся, заложил руки за спину, даже не пытаясь достать оружие.

— Как мы устали, Ахмет... Сейчас доползем до постелей, а все рассказы завтра... — сонно улыбаясь, я подходил к ним. Когда до Ахмета оставалось два-три шага, я выхватил меч и перепрыгнул через костер. Мы с ним оказались лицом к лицу.

— Брось меч, — прижав острие клинка к его горлу, сказал я. — Разожми пальцы и бросай.

Краем глаза я следил за Игорьком. Тот задумчиво смотрел на нас. Потом отошел к стене и сел на пол.

— Считаю до трех, — без всякой угрозы, искренне надеясь на то, что он бросит, попросил я. — Раз, два...

Ахмет откинул голову, отстранясь от лезвия, и резким ударом отбил мой меч. Что-то прошептал и пошел на меня, сжимая меч обеими руками перед собой. С такой тактикой боя я еще не встречался... Подняв клинок над головой, я ждал его приближения. В этой стойке все решает один удар.

У дверей тихо щелкнула распрямившаяся пружина. Ахмет издал непонятный звук, напоминающий сдавленный кашель, выпустил меч, схватился за горло. Его тонкие пальцы пробежали по шее, нащупали короткий хвостик арбалетной стрелы. Со спокойным, задумчивым выражением на лице он опустился на пол как-то очень неспешно и плавно.

В дверном проеме с разряженным арбалетом в руках стоял Том. Наверное, он предпочел стрелу пистолету, как более тихое оружие.

— Где ребята? — все еще глядя на Ахмета, но обращаясь к Мальку, спросил я. — Где?

— В подвале, — вяло ответил Игорек. — Не бойся, они сами забаррикадировались.

Только сейчас я заметил, что дверь, ведущая в подвал, подперта двумя короткими толстыми обрубками бревен.

— А сколько в замке... этих? — неопределенно спросил я.

— Двое с двадцать четвертого, трое с тридцатки. Там, наверху.

Вошел Тимур. Увидев Малька, тихо выругался.

— Вот черт... Ты опять?

— Что опять?

— Хозяев себе нашел опять!

Тимур попытался выкрикнуть эти слова, но голос остался тихим. Если сейчас завяжется новая драка, пользы от Тимура будет немного...

— Том, доставай пистолет, — коротко бросил я австралийцу, не особо заботясь, поймет ли он меня. Том понял, вытянул откуда-то из-за пояса оружие. Игорек, встрепенувшийся при слове “пистолет”, подался вперед. Глаза у него загорелись.

— Ух ты... Дай посмотреть!!

Мы с Тимуром переглянулись. Лицо Тимура жалобно искривилось.

— Пацан... Тебе все игрушки, да?

Игорек, похоже, так и не понял, что стрелять могли и в него. А может быть, он по-прежнему считал себя бойцом Тридцать Шестого острова?

— Как ты с ними оказался? — спросил я.

Малек пожал плечами.

— Наши в подвале спрятались, а Ахмет со своими замок занял. Нашли меня... Спросили, почему сижу под замком. Крис им, наверное, ничего не говорил. Я наврал чего-то, они пошептались и предложили к ним перейти. Ну и...

— Ясно, — Тимур кивнул. — Сделай так Толька, или Меломан, я бы их похвалил. Но ты же мог в одиночку всех перебить! Заколоть Ахмета, выпустить наших!

Игорек покачал головой. И улыбнулся – как-то очень радостно и беспечно.

— Не мог. Я разучился драться.

...Если Игорек не врал, это случилось на второй или третий день после того, как он был разоблачен и заперт. Проснувшись утром, он ощутил странную пустоту и щемящее чувство потери. Словно забыл что-то очень важное. Но причину понял, лишь снова взяв в руки меч и сделав два-три выпада. Игорек помнил движения и приемы, но исчезла та неуловимая легкость и быстрота, которые делали его одним из лучших бойцов острова. Пришельцы умели не только дарить, но и забирать свои дары обратно.

Малек рассказывал нам все это, пока мы разбирали бревна, подпирающие дверь подвала снаружи, и стучали в нее, подзывая ребят. Наконец, послышался приглушенный голос Криса.

— Что вам нужно?

— Открывай, это мы, — просто сказал Тимур.

С минуту слышался шум растаскиваемой баррикады. Затем дверь открылась, и показалось настороженное лицо нашего командира. Крис щурился – для него был ярким даже свет догорающего факела. Мгновение он смотрел на нас, не выпуская из рук меча. Потом молча обнял обоих сразу. Тимур тихо зашипел – он оказался притиснутым ко мне раненой рукой.

— Знал, что вернетесь. Потому и выжидал...

Крис еще говорил что-то, а сквозь узкую щель полуоткрытой двери уже вылезали Толик, Меломан, Илья, Рита, Танька.

У Ильи левая рука была забинтована и подвешена на груди, Меломан держал на весу правую кисть, замотанную до кончиков пальцев. Поймав мой взгляд он неохотно произнес:

— Меч отбивал... руками.

И тут же, без всякого перехода и чуть ли не с большей злостью:

— У меня уже сутки, как аккумуляторы в плейере сели. Мы костер жгли, но от него не заряжаются.

Бинтов не было лишь на Толике. Но когда я увидел его лицо – с белыми, искусанными губами, равнодушными, злыми глазами, то понял – свой счет есть и у Толика. Пощады не будет.

— А где Сержан? — спросил я, пытаясь превратить этого странного Толика в прежнего, веселого и беспечного “островитянина”. Сказал – и понял, что попал в точку. Вот только веселее теперь не станет, наоборот.

— Его убили. Первого.

Голос у Тольки был таким же злым и равнодушным, как взгляд. Я почувствовал, как руки у меня охватила мелкая дрожь. И с дрожью этой приходит злое равнодушие. Сержан, вечный спорщик и скептик, не стал для меня таким другом, как Толик или Тимур. Но мы дрались с ним рядом, дрались насмерть на мраморной глади мостов. Отбивали удары, направленные друг в друга...

Пощады не будет.

— Но остальные-то... — я замолчал, что Сержан лишь открывал список.

— Лерка.

Я глотнул пахнущий дымом воздух. Лерка? Восьмилетняя девчонка? Даже когда убивали всех мальчишек на одном из островов, девчонок не трогали.

— Стрелой? Случайно? — с непонятной надеждой спросил я. Это очень трудно – убеждаться в подлости недавних друзей. Никто не стал бы искать им оправдания упорнее, чем мы.

— Мечом. Когда мы отступали, и Лерка замешкалась.

Пощады не будет.

— А Оля?

— Она в плену, в башне, где я сидел, — быстро ответил Малек.

— С ней все в порядке? — озабоченно спросила Рита.

Игорек пожал плечами.

— Да. Ее кормили, и вообще... Только она ревет, когда Ахмет с Борисом ее допрашивают.

— Допрашивают? — удивленно переспросила Рита.

Крис подскочил к Мальку, схватил за плечи, тряхнул.

— Мальчишка... Глупый мальчишка...

Ошеломленный, растерянный Игорек пытался вырваться из его рук. Крис отпустил Игорька сам, замахнулся, но удержал руку. Отошел в сторону. А я шагнул к Мальку. Он жалобно спросил:

— Ребята, что вы...

Я размахнулся и ударил Игорька по лицу. Я понял. Все понял. Ты не виноват, что попал на остров малышом. Ты не виноват, что остров Алого Щита держится Крисом с английской строгостью, при которой дети не знают то, что им не положено знать. Ты не виноват, Игорек. Но...

Пощады не будет.

...Я вернулся с моста под вечер. Весь день после обеда я пролежал на середине моста, раздевшись догола и загорая на солнышке. Деревянный меч, обмотанный одеждой, я подложил под голову, чтобы было удобнее. Мне было прекрасно видно и наш замок, и замок Тридцатого острова: появись кто-нибудь у моста, я бы успел спокойно одеться и приготовиться к любым неожиданностям. Но Тридцатый остров, уничтоженный Конфедерацией, по-прежнему пустовал. Представляю, как туго придется мальчишке, который появится там первым... Ну а наши ребята дежурили на опасных мостах. Мне дали передохнуть. А вчерашний день, после возвращения, я проспал как убитый. Лишь однажды, вечером, я услышал сквозь сон тихий разговор вошедший девчонок. Инга, похоже, беспокоилась, не слишком ли долго я сплю. Мне даже показалось, что она наклонилась к моему лицу, долго смотрела на меня, потом коснулась губами моего лба. Хотя это, конечно же, мне приснилось... Потом Ритка вполголоса сказала: “Пойдем, пусть спит”. Я хотел засмеяться и сказать им, что вовсе не сплю. Хотел... И провалился в беспамятство до утра.

Проснулся почему-то усталый и с головной болью. Но времени разбираться в своих ощущениях не было. Тимур чувствовал себя еще хуже, чем я. Значит, бойцов оставалось совсем мало. Надо было идти на дежурство. Взглянув на мою вялую физиономию, Крис отправил меня на восточный мост, где и дежурный-то полагался больше для порядка. Тома с Толиком он отправил на один мост – у них был пистолет, и удержаться ребята могли без труда. Ну а сам с Ильей, Меломаном и Мальком пошел охранять оставшийся мост. Что ж, несмотря на потери, мы еще могли сражаться.

На остров я вернулся первый. В замке теперь было тихо, в коридорах стояло непривычное и неприветливое безмолвие. Я побродил по коридорам, заглядывая в безлюдные комнаты. Лишь в Тимуровской я увидел девчонок. Здесь тоже было тихо, но совсем по-другому. Тимур спал, девчонки тесной кучкой сидели у окна, а тишина казалась живой, наполненной дыханием, приглушенным, неразборчивым разговором, шорохом одежды. Девчонки разом повернулись ко мне, и я поймал испуганный, загнанный взгляд Оли. Успокаивающе улыбнувшись, я вышел. Сволочи. Какие же они сволочи...

Бориса, ахметовского дружка и помощника, я убил сам. И даже не сразу понял, что он первый убитый мною. Первый, кого я ударил мечом, стараясь именно убить. Первый, с кем у меня не было никакого поединка.

Мы ворвались тогда в комнату, где спали пятеро захватчиков, всей оравой. Даже Тимур, превозмогая слабость, шел сзади. Даже Инга с Риткой. Даже несчастный, ничего не понимающий, с окровавленным лицом и разбитыми губами Игорек...

Один из мальчишек не спал, – видимо, дежурил. Он схватил меч – и тут Том снова выстрелил. Грохот в маленькой комнатке был такой, что нам заложило уши. Мальчишка упал, отлетев при этом к стене. Как в кино.

Пуля – это не меч и не стрела. Выстрел в упор – как удар исполинского кулака...

Опередив всех, я бросился к крайней кровати, с которой обалдело смотрел на нас Борис. Раньше он казался мне молчаливым и даже застенчивым парнишкой...

Борис что-то говорил. В ушах все еще звенело, но я угадал слова.

— Дай мне меч... По честному...

— Нет...

— Ты же не будешь... безоружного... — слова пробивались как сквозь толстый слой ваты.

— Буду.

Я ударил. Обернулся на Криса, стоящего за спиной. Спросил не словами, а взглядом – “я прав?” И увидел слабый кивок. “Прав”. Игра в рыцарей кончилась. Наверное, с первым пистолетным выстрелом. А может быть, раньше, когда двое подростков насиловали беспомощную девчонку.

— Выведите всех на мост, — коротко бросил Крис.

— На какой? — спросил Толик.

— Все равно. Доведите до проема и сбросьте вниз.

Толик посмотрел на меня. Как будто я тоже стал командиром и мог приказывать.

— Если будут сопротивляться, вначале убейте, — равнодушно сказал я.

...Может быть, мне еще станет стыдно. Но не за сами слова, а за равнодушие, с которым я их произнес. Иногда подлость отличается от вынужденной жестокости крошечной деталью. Тоном, или выражением глаз... Правда, бывает хуже – когда отличия совсем нет.

Я зашел в свою комнату и повалился на кровать. Мне было скучно и тоскливо, не хотелось ни спать, ни ужинать, ни видеть кого-либо из ребят. Но минут через десять ко мне зашел Крис.

Усевшись на вторую кровать, командир долго смотрел на меня. Давным-давно, в мое первое утро на острове, так смотрел Игорек. Только тогда мы еще умели улыбаться.

— Крис, расскажи, как все случилось. Почему вы рассорились? — спросил я. — Я так толком и не понял.

Уткнувшись подбородком в ладони Крис пожал плечами. У него беспомощно качнулась голова.

— Димка, если бы я сам понимал... Ну, ссорились ведь всегда, и до того, как вы уплыли. И в этот раз ничего особенного не произошло.

Крис начал рассказывать, как Ахмет ушел с одного из утренних совещаний, поспорив по пустяковому поводу: какой мост очередного “упрямого” острова атаковать его бойцам. Как днем Толику передали знакомые ребята: Ахмет встретился с командирами двух островов Конфедерации и о чем-то совещался. Как вечером Ахмет пришел “мириться”. И как выглянувший из замка Сержан увидел подступающих по всем трем мостам ребят с соседних островов.

Защищаться было уже невозможно. Едва-едва успели укрыться в подвале, да и то – не все.

Я слушал Криса, и постепенно у меня возникало идиотское ощущение, что и я был участником происходящего: так знакомо звучало все рассказанное Крисом. Действительно, самая заурядная ссора. Самая простая интрига. Завершила же дворцовый переворот обыкновенная драка.

— Крис, — перебил я. — Ты знаешь, а ведь это могло случиться и раньше.

Крис встал. Потянулся. Запрыгнул на кровать.

— Оп-ля. Могло, говоришь? Это должно было случиться. Несомненно.

Я тоже улегся поудобнее.

— Если не Ахмету, так кому-нибудь другому захотелось бы власти...

— Несомненно. Пришельцы не беспокоились из-за Конфедерации. Они знали, что она развалится. Сорок Островов. Сорок самых разных обычаев и правил. Острова-республики и острова-диктатуры. Интернациональныеи “чистые”. Малыши... и такие верзилы, как я. Мы все хотим домой, верно? Но нам ведь хочется и многого другого. И не на Земле, а еще здесь. Никто не хочет ждать. Никто...

Крис зевнул. И со вкусом добавил:

— Не-сом-нен-но.

— Что ты заладил? — не выдержал я. — Других слов нет?

Крис засмеялся.

— Вот. Ты сам видишь, что даже такая ерунда, как навязчивое слово, может нас поссорить.

— Нет, Крис!

Мы замолчали.

— Сержана жалко, — неожиданно сказал Крис. — Мы смеялись, что он во всем сомневается, со всеми спорит. А это нас спасло. Толик сказал Сержану, что зря он подозревал Ахмета – тот мириться пришел. Сержан обиделся и сказал, что тут еще дело темное. Вышел из замка...

— Он со всеми спорил... — подтвердил я зачем-то.

— Нас слишком мало на острове, чтобы быть одинаковыми, — непонятно сказал Крис. — У каждого имеется одна-две черты, которые становятся главными. Сержан был спорщик. Тимур солдат и тренер. Ромка... ты его и узнать не успел... весельчак.

— Хохмач, — уточнил я.

— Да.

— А Толик?

— Толик? — Крис задумался. — Он... он... как бы это сказать... приспособитель?.. Нет. Он у нас как дома, понимаешь? Привык, узнал правила Игры, научился фехтовать. Быстрее всех. Купается, рыбу ловит, игры придумывает. Если надо драться – дерется, и здорово. Если можно не драться – еще лучше. Ни с кем не ссорится. Спорил лишь с Сержаном...

— А может он и прав, — вполголоса произнес я.

— Димка, а вот твоей черточки я не пойму, — признался Крис. — Моя обязанность – всех понимать, а тебя не получается.

— У меня однобокостей нет. Я всесторонне развитый, — пошутил я. Но Крис ответил серьезно.

— Что-то есть. Но я никак не разберусь.

— Разве это важно?

— Не знаю. Но умение Тимура или Толика, мое командирство – все это пришельцам не страшно. Все это в правилах Игры. А надо выйти из круга, найти трещину. Она должна, должна быть...

— Несомненно!

Мы засмеялись. Стало чуть легче. И тут же раскрылась дверь, словно за ней дожидались окончания нашей беседы. В комнату заглянул Толик, растерянно посмотрел на нас.

— Пойдемте, сами увидите, — чуть смущенно предложил Толик. — Ерунда какая-то...

...Ерундою происходящее было лишь для нас. Ребятам с двадцать седьмого острова сейчас приходилось туго. Когда мы поднялись на сторожевую башню, там собрались все кроме Тимура. Густой, тянущийся в небо столб дыма был заметен с любой точки острова, но лишь со сторожевой башни открывался его источник – замок двадцать седьмого острова.

— Про пожары на Островах я еще не слышал, — тихо сказал Крис, бесцеремонно расталкивая ребят и пробираясь на самое удобное место.

— Пришельцы? — осторожно предположил Илья.

Крис покачал головой.

— Нет, ребята...

Облокотившись на перила, он замер у самого края площадки.

— Дележ власти продолжается...

Никогда еще нам не было так неуютно и стыдно, как в эти мгновения. Мы молча, ничего больше не спрашивая, смотрели на дело своих рук. Пусть нам пришлось туго, пусть мы пострадали первыми. Но и Конфедерация – наша идея. Прекрасная мечта, убивающая тех, кто в нее поверил.

Я долго не мог заснуть. После ужина – невеселого, быстрого – мы разошлись по своим комнатам. Комнат сейчас хватало на всех, вот только нас это не радовало. Я ворочался с бока на бок, считал до ста, придумывал сам себе всякие интересные истории. Ничего не помогало. На Островах одна крайность сменяла другую: или спишь целый день, или мучаешься от бессонницы. Наконец, я стал засыпать. И уже в полудреме, лежа на краю кровати, услышал крик.

Крик был слабым, коротким, но настоящим – в этом я был уверен. Сон исчез мгновенно. Я привстал, вслушиваясь. Но в замке снова было тихо. Не зажигая свечи, я нашарил меч, вынул его из ножен. Звук донесся из соседней комнаты, где спал Том.

Открыть свою дверь я решился не сразу. В коридоре оказалось еще темнее, чем в комнате, – широкие окна заслоняла от света звезд сторожевая башня. Держа меч перед собой, я дошел вдоль стены до соседней двери. Толкнул ее локтем.

В комнате дрожал желтоватый полусвет-полумрак. Том не погасил свечу, и хотя обычно за это ругали, сейчас я был рад его безалаберности. Маленький австралиец лежал на кровати поверх одеяла. Живой – я отчетливо слышал ровное дыхание.

— Том! Приснилось что-то? — растерянно спросил я по-русски.

Мальчишка молчал. Я подошел ближе и увидел, что глаза у него широко раскрыты, а губы беззвучно шевелятся. Зрачки были черными и огромными, в них отражалось затрепетавшее от моих движений пламя свечи.

— Том?..

Он улыбался. Улыбался чему-то своему, неведомому для меня. Неожиданно я понял, что его сейчас можно толкать, тормошить, бить. Том не проснется. Не простой это сон...

Сумка, с которой Том попал на остров, лежала рядом. Ничего интересного в ней для меня не было – и книжки, и тетрадки, и фломастеры, и простенький микрокалькулятор сразу перешли в общее пользование. Пистолет, правда, Том ухитрился спрятать. А ведь он так и не объяснил толком, откуда у него на Земле взялся пистолет.

Я поднял сумку, взвесил в руке. Тоненькая, нейлон и лавсан. А весит многовато...

Светло-синяя подкладка оторвалась от первого же рывка. Оторвалась там, где крепкую машинную строчку заменяли вшитые вручную крючочки-застежки. На пол мягко посыпались маленькие прозрачные пакетики. Мелкий как мука порошок, запаянный в полиэтилен.

Я собрал пакетики обратно в сумку. Белый порошок слегка поскрипывал, когда я сдавливал полиэтилен пальцами. Он, наверное, очень сухой. Интересно, что с ним надо делать: глотать, нюхать или вводить в вену? Хотя последнее сомнительно, у Тома нет шприца. Я укрыл его одеялом.

Потом я пошел к Крису.

Утром Том заметно нервничал, но в остальном вел себя нормально. Крис с невозмутимым лицом провел развод по мостам, едва заметно подмигнул мне, проходя рядом. Австралиец, похоже, колебался. Наконец, решившись, он подошел к Крису.

Командир не дал сказать ни слова.

— Ты часто употреблял наркотики? — по-русски спросил он.

Том замотал головой.

— Ясно. Тогда тебе легче будет услышать, что они плавают сейчас в море.

Том понял. Губы у него задрожали, и он заговорил по-английски так быстро, что я ничего не мог понять. Крис так же быстро ему отвечал.

— Он был распространителем, — сказал Крис, когда Том отошел. Точнее, передавал наркотики распространителям в школах. Теперь боится, что когда вернется на Землю, с него спросят за пропавший товар.

— Ты его успокоил? — спросил я, глядя как Том с Толиком уходят по мосту.

— Да, конечно. Я сказал, что мы никогда не вернемся на Землю.

Если бы случай с наркотиками произошел раньше, наш остров бурлил бы несколько недель. А сейчас, хоть моя ночная находка и стала всем известной, на нее попросту не обратили внимания. Распад Конфедерации заслонил собой все остальное.

Еще два или три дня на наших мостах было тихо. Недавние союзники выясняли отношения между собой и не обращали внимания на воскресший остров Алого Щита. Мы снова видели на горизонте клубы дыма, но так и не могли разобраться, на каком острове был пожар. А потом нас принялись атаковать.

Обычно нападения шли по мостам с двадцать четвертого или двенадцатого островов. Изредка, для разнообразия, через территорию тридцатого острова, по-прежнему пустого и мертвого.

Наверное, нас считали главными виновниками всех неприятностей Островов. Все наши друзья с соседний островов куда-то исчезли – и Джордж-Салиф с двенадцатого, и Лорка с двадцать четвертого. Может быть, их уже не было в живых.

Мы дрались с утра до вечера, забыв о тех перерывах и боях “вполсилы”, которые по молчаливой договоренности устраивали раньше. Каждый день кто-нибудь возвращался с мостов раненным, на день-два выбывая из Игры. Мне располосовали мечом руку и всадили стрелу под коленку. Произошло это до обидного буднично: короткая свалка, в которой трудно было разобраться, кто кого колотит, прекратилась так же быстро, как и началась. Я из драки вывалился, хромая, и с залитой кровью рукой. Меня подхватили Илья и Меломан, оттащили назад. Меломан, хмурясь, ощупал мою ногу, велел отвернуться... Я торопливо отвел глаза: видеть, как из твоей собственной ноги выковыривают деревянным кинжалом стрелу, это не слишком приятное зрелище. Через полчаса я уже лежал в своей комнате, забинтованный, намазанный заживляющей мазью. Мгновенно унялась боль. Ритка, ставшая ужасно ласковой и заботливой, и Инга, перепуганная, а от этого колючая и задиристая, суетились вокруг. Через пару дней я снова вышел на дежурство.

На голени остался шрам – выпуклый, светло-розовый, похожий на пятиконечную звездочку.

Никто из ребят не заводил больше разговоров о нашей неудачной Конфедерации. Да мы и вообще стали мало говорить друг с другом. Ни о пришельцах, ни о Безумном Капитане, ни о плавании по островам. “Дерзкий” так и остался на берегу брошенный и медленно рассыхающийся вдали от воды.

Наш остров словно погрузился в сон. В бесконечный, монотонный сон о бессмысленной войне на потеху прячущимся от всех пришельцам. Не знаю, нормально это или нет. Лично я был даже рад, что не надо принимать никаких решений и придумывать планов борьбы с пришельцами или ребятами с соседних островов. Мне хотелось заняться какой-нибудь нудной и кропотливой работой, требующей не работы рук или головы, а лишь терпения.

По вечерам, возвращаясь с дежурства, я запирался в своей комнате и вычерчивал план замка. Линия за линией ложились на листок бумаги из тетрадки Тома. Все помещения замка давно уже были перемерены, необходимо было лишь свести воедино длинные ряды цифр. Длина и ширина замка снаружи. Толщина внешних стен. Длина и ширина коридоров. Количество этажей...

Я забрал у Тома калькулятор, переходящий из рук в руки, словно игрушка. Я пересчитывал цифры снова и снова. Определив точную длину меча девяносто три сантиметра, я перемерил несколько комнат.

Цифры сходились. А вот линии на схеме замка – нет.

Я понял, в чем дело, поздно вечером. Но к Крису решил пойти наутро: мне очень хотелось спать, а разговор предстоял долгий. По натуре я, наверное, жаворонок – мне трудно не спать допоздна, зато встаю я рано. Ну а в это утро поднялся еще затемно, часов в пять.

Ночь – время открытий. Я окончательно убедился в этом, подойдя к комнате Криса. Тихий, но отчетливый шепот остановил меня на пороге, возле плохо прикрытой двери. Я узнал голос, и сердце растерянно заколотилось.

Ритка.

Можно было уйти. Даже нужно было... Но я растерялся. Мне стало жарко, и ноги сделались ватными. А в голове вертелась одна-единственная мысль: какой же я глупец... не лучше Малька.

— Крис, хороший мой... — прорывался сквозь тонкую дверь Риткин голос. — Мы все делали правильно, никто не виноват... Ну зачем ты так?

— Я мог догадаться. Я должен был догадаться, — голос у Криса оставался твердым, как всегда. Но едва уловимой тенью в нем мелькало сомнение. Словно наш командир просил: поспорьте со мной! Переубедите!

— Ничего страшного и не случилось. С нами, во всяком случае...

— Сержан... И Лерка с Олей.

— Вспомни хотя бы месяц, когда на острове никто не умирал. При чем тут Конфедерация? А Оля уже почти в порядке.

На секунду наступила тишина. Надо было уходить, но теперь я боялся, что они меня услышат.

— Хватит об этом, Крис... Скоро начнет светать. Ты устал.

— Подожди, Рита. Еще немного... поутомляй меня.

Ритка засмеялась странным, незнакомым смехом. И сказала:

— Слушаюсь, мой командир...

— Если так... хорошо?

— Да... да.

— Принцесса моя...

Я уходил. Я пятился в темноту. От этих голосов, от едва уловимого шороха. От двух взрослых людей, которые притворяются детьми, чтобы легче было настоящим детям.

— Я не могу без тебя, — вздрагивающим, изменившимся голосом сказала Ритка. — Не умирай, ладно? Не лезь в драки. Крис... Крис...

Она замолчала. И вдруг слабо, сдавленно застонала. Почему? Разве бывает больно... от этого?

Я отступал все дальше и дальше. Уже не слышны были слова, растворился в темноте шорох. Сейчас я забьюсь в свою комнатку, укроюсь одеялом и усну. Постараюсь уснуть...

Дурацкий деревянный меч зацепился за ногу. Взмахнув руками, словно за воздух можно было ухватиться, я полетел на пол. И услышал, как звонко звякнула о камень сталь клинка.

Крис распахнул дверь через две-три секунды, я еще сидел, упираясь ладонями в пол. Силуэт его четко вычерчивался в сером проеме – окна этой комнаты выходили на восток. Одна рука казалась неестественно длинной – в ней был зажат меч.

— Это я, Крис, это я.

— Димка, что случилось?

Я смотрел на Криса, на пружинистый, собранный силуэт в двери. И вдруг понял, что он не одет. Совсем не одет.

— Крис, есть важный разговор. Зайди ко мне... пожалуйста, — зачем-то добавил я.

— Да, я зайду. Через минуту, ладно?

Неужели я говорю таким же ненатуральным вежливым голосом? Наверное, все люди, не привыкшие попадать в неловкое положение, ищут спасения в призрачной броне этикета.

— Спасибо, я буду ждать.

К себе я почти бежал. Нашел на столе спички, зажег свечу. Сел на кровати, глядя на неохотно разгорающийся язычок пламени. По комнате поплыл уютный запах расплавленного стеарина.

— Что случилось? — Крис беззвучно вошел в комнату.

Вид у него был самый обычный. Джинсы, футболка, старые кроссовки, меч у пояса.

— Посмотри... — я протянул ему листки. — Это план замка. На нем все комнаты и коридоры, которые нам известны.

Он даже не стал смотреть – понял и так.

— Которые нам известны?

— В центре замка остается белое пятно. Между Тронным Залом и кухней. Там помещение – пять на пять метров, – в которое не ведет ни одна дверь.

Крис молчал очень долго. Я не удивился бы, скажи он, что ему давным-давно известно про это “белое пятно”. Но Крис сказал другое:

— Предлагаешь пробраться туда?

— Да. Сломаем стену.

— А нам разрешат?

Я посмотрел в глаза Криса. Мне стало не по себе от этого простого вопроса. Крис, наш командир, самый храбрый и сильный на острове... Неужели ты смирился?

— А мы никого не спросим, — очень твердо сказал я.

— Дима, иногда пришельцы запрещают самые безобидные вещи. Они, например, не против занятий сексом. А вот если парень с девушкой любят друг друга, то с ними случаются неприятности. Их быстро убивают на мостах... или они случайно падают в море... или вообще исчезают среди ночи. У нас очень трудно любить. Я думаю – не потому, что пришельцам не нравится чья-то любовь. Наоборот, они ее прекрасно используют. Человеком, который любит, управлять проще, чем тем, кто боится за себя.

Вот оно что. Я отвернулся и тихо ответил:

— Тогда решай сам. Или посоветуйся...

Прошла секунда, другая. Потом Крис сказал ласково и насмешливо:

— Глупый... Нам с Риткой все равно немного осталось. Таким взрослым, как мы, жить на островах запрещено. Я думал о тебе с Ингой, вы можете спокойно выдержать года три-четыре.

Я хотел возмутиться: при чем тут Инга? Но сказал неожиданно для самого себя:

— Спасибо, но мы не хотим сдаваться им просто так... Три года – это слишком мало, чтобы их хватило пожить, и слишком много, чтобы их выдерживать.

— Тогда буди ребят, Димка, — с непонятным облегчением предложил Крис.

Поискать дверь предложил Толик. Он же ее и нашел.

Эта часть стены несколько выделялась на общем фоне. То ли немного светлее были камни, то ли чуть по-иному сложены.

Тимур с Ильей сходили в подвал за ломами – их там было две или три штуки. Подвал мы перестали закрывать с неделю назад – если среди нас и оставался наблюдатель пришельцев, сообщать ему было нечего. Заговоры на Тридцать шестом острове кончились.

Потом мы ломали стену. Камни были скреплены цементным раствором, на наше счастье – некачественным, с годами не затвердевшим, а, наоборот, осыпавшимся.

Вначале мы пытались расколоть камни, потом сообразили, что надо выбивать цемент, вставлять в отверстие лом и, раскачивая его, выковыривать отдельные булыжники. После этого работа пошла быстрее.

Когда в окна начали неторопливо вползать солнечные лучи, Крис озабоченно сказал:

— Ребята, давайте поторопимся. Через полчаса сойдутся мосты.

— Разминки сегодня не будет? — хрипло спросил Тимур, поднимая лом для нового удара.

— Разминайтесь за работой, — отрезал Крис.

— Ясно, — Тимур размахнулся и ударил по стене. Лом выбил здоровенный камень и провалился в образовавшуюся дыру. Тимур едва успел его выпустить, чтобы не ободрать руки о край проема. Мы замерли.

Первым опомнился Крис. Он отобрал у Толика второй лом и несколькими ударами расширил отверстие. Стоило каменной кладке утратить свою целостность, как она стала разваливаться от малейших толчков. Сила любой стены в ее монолитности. Утратив ее – стена обречена...

Камни с грохотом проваливались в расширяющееся отверстие. В него уже можно было пролезть, но мы не спешили. Под нашими ударами стал появляться заложенный когда-то дверной проем. Я выждал мгновение, когда Крис опустил свое орудие, отдыхая, и подошел к проему. Нагнулся, заглядывая в него. Меня никто не останавливал. Заглянуть в темноту – это, оказывается, не менее трудно, чем разрушить стену.

Вначале я ничего не видел – глаза привыкали. Из отверстия тянуло застоялым воздухом – не душным, и не спертым, именно застоялым. Им никто не дышал десятки лет, вот в чем дело. В каменной клетке умирает даже воздух.

— Что там? — тихо спросил Меломан.

А я молчал. Из темноты на меня смотрели чьи-то глаза. Живые и мертвые одновременно. Печальные, усталые глаза.

— Здесь портрет, ребята, — сказал я наконец. — У противоположной стены стоит большой портрет. Дайте факел.

Мне всунули в руки палку, обмотанную просмоленной пылающей тканью. Держа факел перед собой, я протиснулся в проем.

Помещение оказалось довольно большим. Те самые пять на пять метров, которых не хватало на плане. Вверху стены сужались, так что получалось нечто вроде усеченной четырехгранной пирамиды. Ни окон, ни других дверей в комнате не было. На двух дощатых ящиках у противоположной стены косо стояла картина в деревянной раме. Бородатый мужчина в терновом венке. Иисус Христос. На стене висело еще несколько икон.

— Это церковь, часовня, — растерянно сказал я пролезающему за мной Крису. Посветил факелом вокруг.

Бочка. Рассохшаяся, опрокинутая на бок. Еще несколько ящиков. Пустые жестянки – из-под консервов, что ли? И что-то белое, рассыпанное по полу, прикрытое полусгнившими остатками одежды. Меня замутило.

Их было трое или четверо – тех, кто умер в замурованной наглухо часовне. Двое лежали рядом со мной, обнявшись или прижавшись друг к другу. У стены виднелись еще несколько маленьких, жалких кучек тряпья и костей.

— Жестоко, — вполголоса сказал Крис и взял меня за руку. Он тоже увидел скелеты. — Их жестоко убили, Димка.

— Они сами себя убили, — растерянно ответил я.

У стены стояло ржавое ведро с окаменевшими остатками раствора. Дверь замуровывали изнутри, а снаружи ее лишь оштукатурили.

Крис медленно нагнулся, поднял что-то с пола.

— Тетрадь, Дима.

Нам повезло, бумага почти не пострадала. Тетрадь пожелтела, разодранная посередине обложка покоробилась, но буквы были видны даже при свете факела.

Оказавшийся в часовне вслед за нами Тимур присвистнул при виде скелетов, подошел к ящикам. С хрустом оторвал одну из досок. Восторженно произнес:

— Крис! Тут, кажется, оружие!

Почему-то нас это даже не взволновало. Не сговариваясь, мы с Крисом стали выбираться наружу. На смену нам мгновенно нырнули Толик и Меломан. Крис молча подошел к окну, оглянулся, протянул мне тетрадь.

— Давай... Читай.

Вокруг нас были лишь девчонки, ребята рылись среди ящиков.. Трещали отдираемые доски. Чему-то шумно восхищался Илья.

— Читай, Дим, — робко сказал Малек. Он тоже не полез в часовню. Может быть и у него появилось охватившее нас чувство: написанное в тетради важнее любых находок.

Почерк был округлым, девчоночьим. Чернила от времени не выцвели, а, наоборот, потемнели.

— “Шестое июля тысяча девятьсот сорок седьмого года”, — прочитал я. “Двадцать дней назад мы создали наш Союз...”

Я запнулся. Выглянувший из проема Тимур гордо выкрикнул:

— Крис, здесь два автомата!

— “В окружении враждебных сил капиталистического мира наш остров решил не сдаваться, а поднять знамя пролетарской революции”.

Мне было и грустно, и смешно. Но больше, наверное, грустно.

Этим ребятам, жившим на Островах сорок пять лет назад, пришельцы представлялись марсианами. Да еще они считали, что находятся на Земле, в Тихом океане. Вот и все отличия. Остальное было почти таким же, как у нас. Командир, такой же решительный и смелый, как Крис, – только его звали Мишей. Решение объединить острова – не в Конфедерацию, а в Союз. Даже свой корабль у них был – чуть больше “Дерзкого”. И свой предатель, говоривший с пришельцами по “радио в подвале”. И мятеж, после которого ребята, они называли себя Коммунарами, оказались запертыми на острове.

А еще у них было оружие, попавшее на остров в начале войны. И гибли они чаще – новенькие появлялись на Тридцать шестом каждые два-три дня.

Мы словно шли одной и той же дорогой. Только называли вещи разными именами – у этих ребят были в ходу слова: “вредители”, “враги народа”, “капиталистические наймиты”. История Островов шла по спирали. Даже у этих ребят попытка объединения оказалась не самой первой в истории Островов. Но мы, наверное, не смогли бы заживо замуроваться в самой неприступной комнате замка – часовне, среди старых икон, почему-то не выброшенных Коммунарами. Они сумели, когда поняли, что победить не смогут. Не знаю, зачем. Девчонка по имени Катя, писавшая дневник, об этом не упомянула.

Я перелистывал сухие, ломкие страницы и вздрагивал, когда наталкивался на знакомые эпизоды. “Эдик и Витя с двенадцатого острова затащили Динку в свою комнату и изнасиловали. Тогда Миша с Ринатом взяли автоматы и пошли на мост...”

“Когда мы отступали, Вилли выстрелил из лука и убил Семена. А мы совсем не остерегались, потому что знали, у них патронов нет. А еще думали, что Вилли сын рабочего, и с нами. Он оказался фашистом. Ребята взяли мечи и пошли в рукопашную...”

“Нас атакуют каждый день. Кричат, что мы затеяли всю эту кашу. Мы хотели лучше, но ничего не получилось...”

Я читал вслух, и вокруг меня собирались все. И Тимур, с автоматом ППШ, и Илья, все вертевший в руках тяжелый желтый брусок, пока Меломан не предположил, что это – динамит. И девчонки. Оля тихо ревела, прижимаясь к Инге. А Ритка сидела злая и мрачная как никогда.

“Ник сказал, что я последняя девчонка на острове и должна их всех воодушевлять. Миша сказал, пусть я сама решаю. И я согласилась, только мне противно и совсем неприятно. А Пак смотрит на меня обиженно и говорит, что не хочет. Он это зря, на него я не обижусь...”

“Сегодня кончилась вода, и Ник попытался разобрать камни. Миша молчал, а Пак стал помогать. Но цемент засох, и у них ничего не получилось. Мы, наверное, от голода слабые...”

“Пак вчера застрелился из Мишкиного пистолета. Коммунары так не поступают, но мне его жалко. Я весь день реву”.

“Очень воняет, и болит голова. Миша сказал, что свечка последняя, и я больше писать не смогу. Мы старались быть настоящими комсомольцами, но, кажется, у нас не вышло. Если... Когда нас найдет Красная Армия, пусть они разыщут тех, кто назывался марсианцами, и убьют их. Или сделают большой суд, а потом убьют. Меня звали Катя, я училась в седьмом классе. Все”.

Записи обрывались. Я посмотрел на Криса, словно он мог что-то добавить. А Крис взглянул на часы.

— На мост! — коротко приказал он. — Нас сейчас накроют прямо в замке. Тимур, с автоматом наперевес, пошел к двери. За ним потянулись остальные. Прежде чем выйти, я бережно положил дневник на стол.

...Нас не накрыли в замке. Перешедшие уже на нашу половину мостов ребята бросились назад, едва увидев автоматы. Пистолет Тома успел научить их уважению к огнестрельному оружию. Тимур, не выпускающий “ППШ” из рук, как-то странно смотрел им вслед.

— Жалеешь, что не вышло драки? — спросил я.

— Не жалею. — Тимур протянул мне автомат. — Он не выстрелит, затвор проржавел насквозь.

Я посмотрел на маячившие на безопасном расстоянии фигурки. Солнце светило им в спины, превращая их в прекрасные мишени.

— Дня через два они это поймут.

— Значит за два дня нужно придумать что-то другое, — невозмутимо сказал Тимур.

Вечер был из тех неудачных вечеров, которые устаешь ждать. Нам всем хотелось темноты, перерыва в дежурстве, но солнце все не садилось. А когда, наконец, наступил вечер, и мосты начали, поскрипывая, расходиться, идти в замок уже не хотелось. Толик с Меломаном пошли купаться, Крис с Тимуром уединились на серединке моста – обсудить военные планы... Я поднялся на сторожевую башню.

Интересно, почему в замках непременно делают башни? Неужели только для наблюдения, для дозора? Мне кажется, что башня в массивном, огромном замке – это как бы противовес его неуклюжей громаде. Замок обязан быть грозным и неприступным. Но за толстыми стенами камня и металла остается мечта о красоте. Вот тогда-то и строятся сторожевые башни – каменные стрелы, воткнувшиеся в небо, – наверное, даже войне хочется быть красивой...

Я стоял, облокотившись о каменные перила, гладкие от тысяч прикасавшихся к ним рук. Стоял и думал про мальчишек, сражавшихся здесь полвека назад. Им, наверняка, было еще труднее. Никогда не слышавшие про инопланетных захватчиков, знакомых нам хотя бы по книжкам и фильмам, не подозревавшие о том, что на Земле остались их копии... Что чувствовали они, попавшие на Острова из разоренных, прошедших войну стран? Может быть, вначале даже восхищались окружающим их великолепием: море, острова, замки, сказочное оружие. А потом понимали, что война снова догнала их, что придется убивать и гибнуть самим под жарким солнцем, на овеваемом ветерком мраморе мостов...

— Димка...

Я обернулся. Инга подошла так тихо, что я не услышал ее шагов. Мы с ней давно не оказывались вдвоем, и я вдруг запоздало удивился этому. Словно мы избегали друг друга, стеснялись оказаться наедине.

— Ты грустишь?

— С чего ты взяла?

Увы, отрицания в моем встречном вопросе не получилось. Наоборот.

— Мне тоже грустно.

— Из-за дневника, да? — тихо спросил я.

Инга кивнула.

— Они все продумали, Димка. Пришельцы знают любой наш ход, и не потому, что среди нас есть предатели. Просто все на островах повторяется. Они изучили нашу реакцию в самых разных ситуациях.

— Может быть, им это и нужно.

Может быть.

Я смотрел Инге в глаза. И думал о том, что почти совсем не боюсь за себя. Не боюсь за Криса или Ритку. Но если что-то случится с Ингой, я брошусь вниз с моста. Я ее почти люблю и не должен об этом думать. Иначе “почти” исчезнет, и я не решусь нарушить ни одного правила Игры. Я смирюсь с теми тремя-четырьмя годами, которые мы сможем прожить на острове. Любовь делает свободного человека еще свободнее, но она же превращает заключенного в раба. Я не могу тебя любить, девчонка, которую я знал многие годы, а полюбил за несколько недель на Островах. Не должен.

— Димка, придумай что-нибудь. Ты сможешь, я знаю. Мы не должны палить из автоматов по своим соседям, это подло. И не должны пытаться всех объединить, это глупо. Придумай что-то другое, Димка.

Она шагнула к лестнице. Я пытался ответить и не мог. Лишь когда Инга скрылась внизу, беспомощно выдавил:

— Я попробую. Я постараюсь, честно...

Она права, мы не сможем изменить правила пришельцев. Мы должны разрушить всю систему правил, мы должны разорвать круг...

Мы должны взорвать мосты.

Динамит – это очень странная взрывчатка. Мы убедились в этом, перетаскав на западный мост почти полный ящик желтых брусков и соорудив фитиль из промасленной пакли. Наши противники хмуро наблюдали за приготовлениями, стоя метрах в двадцати дальше по мосту. Но когда Крис принялся поджигать фитиль, они дружно бросились бежать. Мы тоже не задержались возле взрывчатки.

Фитиль медленно догорел... и ничего не случилось. Мы ждали взрыва минут пятнадцать, потом Тимур подошел поближе. Секунду он рассматривал сложенные горкой “кирпичики”, отступив на несколько шагов... И принялся выбрасывать динамитные шашки вниз. В воду упали пять или шесть брусков, затем Тимур махнул рукой, подзывая нас.

— Дерьмо это, а не динамит, — презрительно сказал он. — Даже не собирался взрываться, хотя и горел.

— Горел? — растерянно спросил я.

— Горел. Протух, наверное, вместе с оружием. Не взрывчатка, а манная каша.

— Манная каша не горит, — обиженно возразил Илья, которому затея со взрывом понравилась больше всех.

Пока мы стояли возле неудавшейся мины, переживая свое поражение, Том принялся что-то объяснять Крису. Вначале Крис не обращал на него никакого внимания, потом оживился.

— Ребята, Том сказал интересную вещь. Не вся взрывчатка срабатывает от огня. Для некоторых видов нужен детонатор.

Я с удивлением посмотрел на смущенного специалиста. Том после происшествия с наркотиками явно жаждал реабилитации.

— А где взять детонатор?

— Попробуем сделать из пороха. Автоматы испорчены, но патроны-то целы.

Патронов, действительно, было много. Если высыпать из них порох, его могло набраться больше килограмма...

Я пожал плечами. Возражений не последовало, даже Тимур, все еще надеющийся восстановить автоматы, не спорил. Он с Крисом отправился в замок готовить детонатор, а все остальные продолжали толкаться на мосту. Только Меломан с Игорьком на соседнем мосту “держали оборону”. У них был наш единственный исправный пистолет, что делало задачу обороны вполне разрешимой.

Идея взорвать мост прошла легко. Видимо потому, что все помнили наш рассказ о французском острове, уже многие годы пользующемся преимуществами двух мостов вместо трех. И у меня не было никаких сомнений в правильности своего плана... А вот сейчас, когда суета приготовлений осталась позади, я вдруг задумался. Ведь мы не знали, что последовало за взрывом моста на четвертом острове: возможно, какое-то наказание и было. А наш остров после затеи с Конфедерацией и разоблачением Игорька наверняка был на особом счету у пришельцев. Может быть, и не стоило нам так торопиться?

Но отступать было уже поздно: Тимур с Крисом возвращались. В руках у Тимура виднелась маленькая жестяная баночка из-под яблочного сока.

— Пойдет?

Я заглянул в жестянку – на три четверти ее наполнял буровато-зеленый порошок.

— Это порох?

Мне почему-то казалось, что порох должен быть белым, как мука или сахар. Не знаю, как представляли себе порох остальные, но Тимур ответил серьезно:

— Порох. Мы высыпали из одного патрона и подожгли. Видишь?

Он протянул ладонь. Кончики пальцев покраснели и потемнели от копоти. — Не успел руку отдернуть. А там было совсем чуть-чуть.

Тимур принялся устанавливать баночку среди динамитных брусков. Я посмотрел на ребят: Толик с Томом наклонились вперед, едва не уткнувшись носами в “детонатор”, Крис меланхолично разглядывал наших врагов, позорно бежавших с моста. Они стояли возле своего замка, явно ожидая развязки. Нет, отступать теперь невозможно...

Илья тронул меня за плечо.

— Дима, может лучше взорвать мост у самого основания? Вот грохоту будет!

Я покачал головой. Грохот в нашу задачу не входил, надо было лишь вывести мост из строя. Чем меньше окажутся разрушения, тем меньше возможный гнев наших хозяев. Наверное, этим руководствовались и французы, взрывая свой мост на середине.

Тимур закончил обматывать жестянку динамитом и вставил в нее новый фитиль.

— Готово.

Все молчали. Странно, перед предыдущей попыткой взрыва мы словно бы подсознательно предчувствовали неудачу. А сейчас самодельный фугас выглядел достаточно серьезно...

— Сваливайте, — сказал наконец Толик. — Я подожгу.

Спорить никто не стал: Толька бегал лучше всех нас. Тем более по мостам, где бег временами был похож не то на слалом, не то на прыжки с трамплина.

Мы спустились почти до самого замка, но совсем уходить с моста не стали. В этом был какой-то вызов пришельцам... А может быть, и простая беспечность.

Толик выждал несколько минут и начал возиться с фитилем. Я вдруг испугался: появилось дурацкое чувство, что взрыв произойдет прямо сейчас. Мгновенная вспышка, удар, и Толька навсегда исчезнет...

Но все шло нормально. Толик поджег фитиль и бросился к нам. Через пару минут мы уже стояли вместе.

— Сейчас, — тяжело дыша, сказал Толик. — Сейчас рванет.

Мы замерли. Шли секунды.

— Если опять не вышло, то я туда не пойду, — хмуро сказал Тимур. Вдруг фитиль тлеет, и взорвется минут через...

Мост вздрогнул.

Я понимаю, что вначале мы должны были увидеть вспышку. Скорость света куда больше скорости ударной волны. Но мне взрыв запомнился именно таким.

Мраморные плиты под ногами затряслись, мост качнулся, выгибаясь в предсмертной судороге. На середине моста закружился багровый огненный клубок. Он разрастался, словно наматывал на себя из воздуха вначале невидимую, а потом мутнеющую оранжево-черную нить. Мы пригнулись, а сверху на нас навалился грохот. Словно все каменные плиты, рушащиеся сейчас в воду, падали прямо на нас.

Мы недооценили мощность динамитных шашек. Для взрыва моста хватило бы и половины приготовленного количества.

Сознание оставалось четким. Я видел, как валится вниз оторванный взрывом кусок моста: огромный, метров десять длиной. Над самой водой он ярко вспыхнул, его окутало белое свечение... Пришельцы уничтожали все, падающее с мостов в море. Исключения не сделали для самого моста.

— Ребята! — отчаянно крикнул Илья. Я повернулся.

Он то ли не удержался при толчке, то ли просто поскользнулся. Илья висел над водой, цепляясь за столбик ограждения.

На первый взгляд ничего страшного не произошло. Мы находились на самой низкой части моста, на высоте пяти-шести метров. Кому из мальчишек не доводилось нырять с пятиметровой вышки?

Но мы были не в бассейне, и падать Илье предстояло не с вышки – с моста. А все падения заканчивались одинаково.

Я бросился к нему. Но меня опередил Крис. В несколько секунд он оказался рядом с Ильей, вытащил его обратно на мост. Но что-то в лице Ильи неуловимо изменилось за эти секунды. Он казался теперь куда младше и смотрел на нас, как-то растерянно щурясь...

— Очки упали, — с ужасом сказал он. — Ребята, что делать?

Крис беспомощно пожал плечами.

— Главное, что сам цел, — успокоил Илью Толик.

Кивнув, Илья поморщился. Мне показалось, что он готов заплакать. Но вместо этого он спросил:

— А мост? Я не вижу...

— Мосту крышка, — злорадно сказал Тимур.

Две половинки моста теперь разделял проем метров в двадцать. Его заполнял лишь медленно рассеивающийся дым и оседающее облако каменной крошки. На этом мосту Игра кончилась.

— А что дальше? — требовательно спросил Илья.

Никто не ответил.

Я проснулся от того, что мне больше не хотелось спать. Ощущение было немного странным – за время жизни на Островах я привык не высыпаться. Вчера мы тоже засиделись допоздна: сказалось нервное возбуждение после успешной “диверсии”. Лишь в первом часу ночи Крис велел всем расходиться...

Оторвав лицо от подушки, я взглянул в окно. И похолодел. Было светло, очень светло. Мосты давно должны были сойтись... Почему же меня не позвали на дежурство?

Соскочив с кровати, я начал одеваться. Может быть, Крис решил теперь обходиться меньшими силами, ведь западного моста не существует? Но почему неожиданный отдых дали именно мне, а не Илье или раненому накануне Меломану? В этом было что-то обидное.

Я взял меч, продел его в петлю на поясе. Сейчас надо все выяснить, и...

Что-то было не так. Я крутанулся на месте, подозрительно оглядывая знакомую комнату. Подошел к окну. Ничего особенного. Спокойное море, сероватое сумрачное небо. Я даже принюхался: тревога, казалось, была разлита в воздухе. Почувствовал лишь привычный, слегка аптечный запах моря.

Меня пробила мелкая дрожь. Но не от страха – от холода.

Так вот в чем дело! В комнате было непривычно холодно, градусов десять, не больше. Так сильно на Островах я еще не мерз, даже ночью, в дождь, под пронизывающим ветром. Сейчас же погода казалась вполне приличной.

Я открыл окно, в смутной надежде, что холод скопился лишь в замке, спрятался в каменных стенах моей комнаты. Но дохнувший снаружи воздух оказался еще холоднее, меня снова охватила дрожь. Дул слабый, едва заметный ветерок, который с каждой секундой казался все холоднее. Перемахнув через подоконник, я оказался на террасе. И сразу Увидел Криса.

Выглядел он непривычно — на нем был шерстяной свитер канареечно-желтого цвета с длинными, закатанными рукавами. Крис, запрокинув голову, всматривался в небо.

Я подошел к нему, встал рядом. Крис искоса взглянул на меня, но продолжал стоять, задрав голову.

— Где ребята? — хмуро спросил я.

— Илюшка с Томом рыбу ловят. Остальные спят, — безразлично ответил Крис.

— А кто на мостах? — растерялся я.

Крис усмехнулся.

— Никого. Холодно ведь, мосты и не думают сходиться.

Действительно. Я совсем забыл, что мосты сходятся лишь после того, как их нагреет солнце.

— Никогда не думал, что здесь бывают такие холода, — словно извиняясь за свой тон, сказал я.

Крис кивнул и задумчиво произнес:

— Я тоже не думал.

Мне стало неуютно. Словно вдобавок к прохладному ветру окатили ведром ледяной воды.

— Такого раньше не было?

— Нет. Впрочем, мы и мостов раньше не взрывали.

Я обхватил руками плечи. Глупый жест, словно от него может стать теплее. Когда-то так ежился Том, оказавшись на острове среди незнакомых мальчишек и девчонок.

— Крис, а еще теплая одежда есть?

Он кивнул.

— Спроси у Ритки, она найдет что-нибудь.

Кивнув, я пошел к ближайшей двери. Уже на пороге не удержался и спросил:

— Что ты высматриваешь? Пришельцев?

Крис покачал головой, словно я спрашивал его всерьез. И ответил:

— Солнце. Облака реденькие, а солнца нигде не видно. Странно, правда?

Дождь пошел после обеда. Он начался так тихо, лениво, что мы не сразу заметили сеющуюся с неба мелкую морось. Собравшись в Тронном Зале с самого утра, мы болтали, пили чай и старались не обращать внимания на пронизывающий до костей холод. Ритка раздала все запасы теплой одежды, которые были в замке, и мы оделись в свитера, куртки, плащи, принадлежавшие прежним обитателям острова, попавшим на него среди зимы. Мне досталась отличная теплая куртка – из черной и серебристо-серой ткани, с отстегивающимися рукавами и капюшоном, множеством замков и карманов. Выглядела она почти как космический скафандр, появись я в ней дома, все мальчишки лопнули бы от зависти. Куртка оказалась чуть маловата, но сидела от этого, по-моему, еще лучше. Я сразу решил, что в бою можно отстегнуть рукава, и движениям ничего не будет мешать. Впрочем, какие драки в такую погоду? Щель между мостами не только не сократилась, наоборот, увеличилась на метр-полтора.

Девчонки куда-то на минуту вышли, и Меломан воспользовался этим, чтобы рассказать анекдот про Шерлока Холмса и его скверную привычку курить трубку перед завтраком. Анекдот оказался ужасно смешным, и мы хохотали, как сумасшедшие. Потом Крис перевел анекдот для Тома, и мы снова принялись хохотать, услышав его запоздалый смех. А когда кончили, в полном изнеможении от неожиданного веселья, в Зале наступила полная тишина. И сразу стал слышен шорох дождя.

Дождь шел почти незаметно для глаз. Крошечные капли, превращенные ветром в невесомую водяную пыль, мокрой сыпью ложились на мрамор. Через несколько минут на плитах террасы словно ниоткуда возникли лужицы. Казалось, что вода в них дрожит, покрытая сплошной рябью от падающих капелек.

Прижимаясь к холодным стеклам, мы смотрели на дождь. Потом Толик решительно потянул на себя оконную створку. Окно нехотя – неужели уже успело разбухнуть? – открылось. Толик, закутанный в пару рубашек и шерстяную олимпийку, поежился. Крис, стоящий рядом, негромко произнес:

— Ого...

Стало еще холоднее, по-осеннему зябко и неуютно. А небо до самого горизонта застилала неподвижная пелена туч. Никто не произнес больше ни слова, пока Толик не захлопнул окно: зло, сильно, даже стекла звякнули.

— А может здесь зима такая? — неуверенно спросил Илья. Часто моргая и щурясь, он переводил взгляд с одного на другого. Я подумал, что в таком полумраке и без очков Илья с трудом разбирает наши лица. Если, конечно, вообще способен отличить Меломана от Толика, а меня от Тимура...

— Да, зима, — подхватил Тимур. — Пятьдесят лет было лето, а теперь пятьдесят лет будет зима.

— Между зимой и летом обычно бывает осень, — очень тихо сказал Крис. — И ни на одной планете осень не может наступить так внезапно.

— Нас наказывают.

Наверное, мы успели отвыкнуть от этого голоса: он прозвучал неожиданно для всех. Игорек давно уже не участвовал в общих беседах, хотя и старался держаться на виду. Сидел где-нибудь в уголке, вздрагивая, когда к нему обращались.

— Что ты хочешь сказать? — резко спросил Крис. — Ты что-то знаешь?

— Да. — Игорек говорил негромко, но очень уверенно. — Однажды я спросил, что они могут сделать с теми, кто откажется подчиняться. Они ответили, что накажут их холодом.

— Раньше сказать не мог?

Игорек снова сжался:

— Я только сейчас вспомнил. Они же не говорили про мосты. Я думал, тут что-то серьезнее.

Крис вдруг улыбнулся.

— Малек... А ты не можешь уточнить? Спуститься в подвал, поговорить с ними...

Игорек начал бледнеть прямо на глазах.

— Крис, меня убьют. Я же их выдал, они знают. Эта плита, до которой нужно дотронуться, она током бьет. Крис, не надо.

Наш командир задумчиво смотрел на Игорька.

— Ну, как хочешь. Но я так и не понял суть наказания. Чтобы мы умерли от холода, нужно выморозить все Острова. Погибнут и те, кто их слушается. Зачем такие сложности?

— Можно просто не присылать нам продукты, тогда мы умрем от голода, вставил Толик. — Это куда проще, чем устраивать грандиозное похолодание.

— Верно, — Крис кивнул. — Жаль, что ты не выяснил детали. Если они всерьез решили нас наказать, то холодом дело не ограничится.

Мне стало не по себе. Я отвернулся к окну, взглянул на продолжающийся дождь. И увидел, что лужи под окнами уже не рябят от падающих капель. Их стянула тоненькая ледяная корочка.

— Ноль, — зачем-то заметил я. — Ноль градусов, ребята.

Я не хотел просыпаться. Я словно заранее знал, что пробуждение будет мучительным и неприятным. Кутаясь в толстое одеяло, цепляясь за остатки сновидений, я пытался удержать сон. Жизнь, если разобраться, это всего лишь ухудшенный вариант сна... Но холод, пронизывающий и беспощадный, похожий на миллионы ледяных нитей-щупалец, уже вцепился в мое беспомощное тело.

За окном шел снег. Протянув руку, я подхватил со стула одежду, и, втиснувшись поглубже под одеяло, принялся одеваться. Потом, все еще ощущая противную мелкую дрожь, встал и надел куртку. Наверное, было не так уж и холодно. Просто я отвык от стужи в теплом мирке Островов.

Снег падал так же лениво и неспешно, как вчерашний дождь. Неотвратимо и беспощадно. Если он, действительно, был вызван пришельцами, то они неплохо разбирались в человеческой психологии. Медленное, неотвратимое похолодание пугало куда больше, чем неожиданная метель или заморозки.

Я вышел на террасу. Здесь снег доставал до щиколоток. Он сразу забился в кроссовки и начал таять. Стараясь не замечать этого, я прошелся взад-вперед.

Мосты казались какими-то узкими, жалкими. То ли мне это почудилось, то ли они действительно стали меньше от холода. А внизу, по берегу моря, прохаживался Крис. Немного понаблюдав за ним, я тоже спустился с террасы. Наш командир был занят чем-то непонятным – он осторожно касался воды носком кроссовок, отдергивая ногу, шел дальше по берегу, оставляя четкие рубчатые отпечатки подошв на свежем снегу.

— Крис! — позвал я.

Он обернулся, кивнул, ничего не произнеся вслух, пошел ко мне. В длиннющем свитере, с ногами, облепленными мокрым снегом, с покрасневшими от холода руками, он больше не казался мне взрослым. Такой же подросток, как и я, чуть повзрослее и повыше, но нескладный и худощавый...

— Что ты делаешь, не пойму? — спросил я. — Проверяешь, теплая ли водичка для купания?

— Да, — серьезно сказал Крис. — Лед чуть окрепнет, будем купаться... У вас, русских, это же принято?

Я ошарашенно посмотрел на море. Воду, у берега, действительно, стягивал лед. Купаться в проруби – это, конечно, хорошо. Русская народная забава, мы всю зиму только и делаем, что на морозе загораем... Но, черт побери, как может замерзнуть море? Соленое море?!

— Крис, соленая вода так легко не замерзает! — удивленно сказал я. Подошел к берегу, зачерпнул пригоршню обжигающей, студеной воды с плавающими в ней льдинками. Поднес к губам.

— Ты абсолютно прав, — сказал Крис.

Вода была едва солоноватой. Даже запах йода стал незаметен. Почти как в нашем городском озерце...

— Пойдем в замок? Я совсем... — Крис замешкался, подыскивая подходящее слово. За все эти годы ему не часто приходилось испытывать холод. — Совсем озяб, — закончил он с некоторым сомнением в голосе.

— Что за ерунда, — шагая за ним, бормотал я. — Опреснить целое море... Зачем?

— А ты не понял?

Я насторожился.

— Нет...

— Когда море замерзнет целиком, от острова к острову можно будет пройти без всяких мостов. Кто виновник похолодания, соседям известно. Нас всех перережут.

Крис с натугой открыл дверь замка.

— И сразу станет теплее.

Сначала море промерзало у берегов. Ледяная корка опоясала остров все увеличивающимся кольцом белесого цвета. Сверху оно казалось прибитой волнами пеной.

Затем в море, между островами, стали появляться голубоватые пятнышки льдин. Их было совсем еще мало, но число их постепенно увеличивалось.

— Нам осталось жить день или два, — громко сказал Меломан. Наверное, он хотел прошептать это себе под нос, такие красивые фразы были не в его духе. Но наушники работающего на полную громкость плейера мешали ему соразмерить силу голоса. До меня доносились слова песни: “Был город ветром выдут насквозь, мороз на землю клал седины... Горела будничная надпись: “Народ и партия едины”...

Слышал я эту песню. Опять любимая меломановская “Спираль времени”, прошлогодний концерт “Дракон – любовь в морозной стране”.

Никто не обратил внимания на слова Меломана. Обсуждали план обороны острова, и со всех сторон сыпались “гениальные” идеи. Взорвать лед остатками динамита (Тимур), сделать лыжи и коньки,чтобы иметь превосходство в скорости (Инга), напасть на соседние острова первыми (Илья), уйти по льду далеко-далеко (Оля). Я представил себе, как Тимур с Ингой несутся на коньках по льду, лавируя между полыньями и размахивая деревянными мечами. Представил и от души засмеялся.

— А твое мнение, Димка? — спросил Толик.

Я пожал плечами.

— Еще не придумал. Только уйти далеко-далеко мы не сможем. Стоит нам отойти от острова на пару километров, как лед растает. Точно, Малек?

Он торопливо кивнул.

— Да. Обязательно растает...

— Вот так. А лед взорвать, конечно, неплохо... Только через пару часов полыньи снова замерзнут. Лучше уж наделать гранат.

— Динамитных шашек? — уточнил Тимур.

— Да. С коротким запальным шнуром.

— Можно... — Тимур обернулся. — А где Крис? Ритка, он куда ушел?

— А он и не появлялся, — Ритка пожала плечами. — На башне, где же еще.

Только сейчас я заметил, что Криса среди нас не было. Это было так непривычно, что никто и не заметил его отсутствия. Не знаю, как других, а меня кольнула тревога.

— Я его позову, — вскакивая со стула, сказал я. — Чего он там прохлаждается...

— Прохлаждается — это верно, — с удовольствием заметил Илья.

Ритка посмотрела на меня, и во взгляде ее мелькнуло беспокойство. Между нами словно протянулась невидимая ниточка.

— Поищи его, Димка, — попросила она. — Уже полвосьмого, пора ужинать...

Ребята оживились, а Оля бесшумной тенью скользнула в сторону кухни. Аппетита никто из нас не утратил.

— Я быстро. Я сейчас... — пробормотал я, скрываясь за дверью.

В коридорах стоял какой-то непривычный сумрак. Светлый сумрак, когда темно от закрывших небо туч, но светло от покрывшего землю снега. Удивительный полумрак, когда можно свободно читать, но стоящий в двух шагах человек делается неразличимым...

Держась за рукоять меча, я пошел по коридору. Неужели Крис на сторожевой башне? Что ему делать на открытой, продуваемой ветрами площадке?

Наверху Криса не оказалось. Площадку сторожевой башни покрывал толстый слой пушистого, нежного, как тополиный пух, снега. Я потоптался у люка, оглядывая окрестности.

Великолепно был виден весь наш остров, ставший снежно-белым, чистым, он словно бы еще больше уменьшился, превратился в игрушку, в подставку из белой пластмассы, на которой красовалась миниатюрная модель средневекового замка. Озеро посреди острова замерзало, деревья, не успевшие сбросить листву, согнулись под тяжестью снега. “Посадочная горка”, где я когда-то приземлился, покрылась синеватой наледью, слегка поблескивающей в рассеянном вечернем свете.

Море тоже покрылось льдом. Кое-где он казался еще очень тонким, под ним отчетливо темнела вода. В некоторых местах лед раскалывали извилистые черные трещины. Но к утру легкий морозец несомненно залатает эти прорехи на ледяном панцире моря.

И тогда мы примем свой последний бой.

Я начал спускаться. Может быть, Крис у себя?

Дверь в его комнату оказалась незапертой, внутри меня встретила темнота. Я уже повернулся, собираясь уходить, когда услышал слабый, сдавленный звук.

— Крис!

Ответа не было. Я подошел к столику, ощупью нашел спички и свечу. Стоило привыкнуть к тому, что все важное на Островах происходило ночью. Дни походили друг на друга, а вот ночью развязывались языки и раскрывались страшные тайны...

Крис плакал, лежа на кровати.

Сев рядом, я тихо позвал его:

— Крис! Командир...

Крис приподнял голову.

— А... Дима... Наш... Храбрый друг...

Глаза его мокро поблескивали, взгляд метался по моему лицу, словно не в силах остановиться.

— Не плачь, — глотая подступивший к горлу комок, попросил я. Слушай, Крис, никто же не плачет... Даже девчонки. Может, еще потеплеет, и лед...

Крис захохотал.

— Дима... Мой глупый, маленький Дима! Ты думаешь, я боюсь?

Меня охватила злость.

— Да!

— Дурак... — Он неожиданно резко замолчал. — Это так смешно... Когда я еще жил там... Я ходил в школу, и надо было переходить через дорогу. Большую дорогу, где ехало много машин. И мой папа, мой строгий папа, который легче наказывал меня, чем хвалил, шел со мной и переводил через эту дорогу. Целых полгода... пока не понял, что я научился переходить самые широкие улицы. Я не мог понять, чего он так обо мне заботится, почему волнуется... А теперь знаю.

Меня даже смех пробрал.

— Крис, если ты считаешь всех нас своими детьми... Спасибо, но мы умеем переходить улицы.

— Ты очень глупый мальчишка, — спокойно сказал Крис. — От такого дитя, как ты, поседеть можно...

Он вдруг протянул руку, сжал пальцами пламя свечи. Крошечный огонек погас, зачадил тлеющий фитилек.

— У меня будет свой ребенок, Дима. У меня и у Риты. Нет, неправильно... Должен был быть. Мог быть... И никогда не будет.

— А... скоро? — глупо спросил я.

— Какая разница...

— Я... я тебя поздравляю, Крис...

Наступила тишина. На мгновение мне показалось, что Крис сейчас вскочит и ударит меня. Но он опять засмеялся странным, непривычным смехом.

— Димка, ты ничего, нормальный... В дети я бы тебя не взял. А в младшие братья – с удовольствием.

— Спасибо.

Крис начал тонко, тихо хихикать.

— Какие мы... вежливые... хорошие. А они нас убивают. Заставляют убивать друг друга. И ничего не поделать, ничего...

— Крис, ты, как пьяный, — осторожно сказал я.

— Да? — он замолчал. — А это похоже... наверное. Я там не пил... Только однажды пиво попробовал... с братом.

— На что похоже? Крис! — я схватил его за плечи, встряхнул. — Ты выкинул ту дрянь или нет? Крис! Куда ты дел наркотики?

— Не кричи, — почти нормальным голосом попросил Крис. — Я почти в форме. Уже проходит...

— Ты же обещал... И Тому сказал, что выкинул, — с обидой и болью сказал я. — Зачем ты так...

— Завтра они нам пригодятся. Чтобы драться, не чувствуя боли. И умирать, не чувствуя страха.

— Ты узнал, что это?

— Нет, я не спрашивал Тома. Да и не важно. Кокаин, или крэк. Если вдыхать совсем немного, то сознания не теряешь, и ничего не мерещится. Просто весело, и нет никакого страха.

Он помолчал и безнадежно произнес:

— Мы все друг друга лупим. А надо бы до хозяев добраться, с ними побеседовать. Но они же трусы, они не показываются. Еду распределяют, да огрызки забирают, вот и вся работа.

Я хотел кивнуть, но передумал. Все равно темно. Крис не увидит моего вежливого жеста. До хозяев добраться? Хорошо бы. Инга давно об этом говорила. Но они ведь не показываются, только отходы забирают... К себе... Каждую полночь. Складываем весь мусор на полках кухонного шкафа, и...

— Крис!

Я вскочил. Идея, сумасшедшая, дикая, но Идея с большой буквы билась в мозгу, требуя выхода. Лишь бы Крис понял. Лишь бы поверил.

Лишь бы не пожалел остатков динамита.

На кухне нас было трое. Крис, Тимур и я. Остальные сидели в Тронном зале, а Меломан с Толиком дежурили у дверей. Среди нас могли скрываться другие агенты, кроме Игорька. А рисковать мы не могли. Пусть уж лучше все будут на виду друг у друга.

— Полки узкие, — тихо ругался Тимур, очищая шкаф. — Они специально их такими сделали, что ли? Я бы мог залезть внутрь и переправиться к ним... А может выломаем полки? Тогда я влезу.

— И прибудешь к цели в виде шести узеньких кусочков. Лучше уж используем динамит, — твердо сказал Крис.

Я подумал, что и эффекта от двадцати килограммов динамита будет больше, чем от Тимура с двумя мечами. Но говорить не стал, к чему обижать нашего лучшего бойца... Черт, каким опытным дипломатом я становлюсь! Продумываю, что можно говорить, а что нельзя...

— Давай, Дима.

Бережно, словно спящего ребенка, я достал из ящика динамитную шашку, протянул Тимуру. Желтый брусок мягко опустился на нижнюю полку шкафа. Рядом – еще один. И еще. И еще...

— На три полки хватит, — не прекращая работы, предположил Тимур. Вот только, как со взрывателем...

— Рита говорила, что чашки с продуктами почти всегда опрокидываются, иногда даже бьются. Значит телепортация проводится грубо, неточно. Должно сработать... – Крис произнес это довольно уверенным тоном, но я не видел его лица. Десяток свечей, горящих в комнате, стояли шагах в пяти от нас. И немудрено – в руках у Криса была жестянка с останками пороха.

— Готово, — Тимур, не глядя, протянул руку. Крис вложил ему в ладонь жестянку.

Осторожным движением Тимур высыпал порох на динамитные “кирпичики”, уложенные на верхней полке. Спросил:

— Сколько времени?

Крис взглянул сначала на левую руку, потом на правую. Для надежности он забрал у Ритки ее часы.

— Без десяти двенадцать.

— Свечу.

Поколебавшись секунду, Крис отошел к столу. Вернулся с новенькой, только что зажженной белой свечей. Сказал:

— Может быть, я? Если ты ее уронишь...

— Свечу.

Больше Крис ничего не говорил. Он протянул Тимуру стеариновый цилиндрик, пляшущим язычком пламени, и подошел ко мне. Затаив дыхание, мы следили за медленными, плавными движениями Тимура.

Он осторожно воткнул свечу в сложенную из пороха буроватую горку.

Свеча вошла в нее до половины, пламя задрожало, потянулось вниз, к темным крупинкам... Тимур окаменел.

Пламя выпрямилось, лизнуло огненным язычком деревянную полку. Тимур начал разжимать пальцы – и свеча задрожала, словно прилипла к его ладони. Тимур сжимал ее так сильно, что пальцы вдавились в стеарин...

Он наконец-то смог убрать руку. Свеча стояла крепко, прозрачные горячие капли стекали по ней на пороховой холмик.

— Свеча горит полчаса? — часто дыша, спросил Тимур.

Крис кивнул.

— А тут до половины... пятнадцать минут. Хватит.

Он помолчал и глухо произнес:

— Если не сработает, если телекинеза не будет, я ее оттуда доставать не собираюсь. Уже руки дрожат...

Крис снова посмотрел на часы.

— Без пяти минут полночь.

Пламя опускалось все ниже, свеча словно бы погружалась в пороховую горку. Застывший стеарин образовывал вокруг нее неровный кружок. Это было совсем некстати – свеча должна была оставаться неустойчивой, балансировать на той грани равновесия, когда при малейшем толчке сможет упасть на порох.

— Минута. Одна минута, — Крис оглянулся на меня, как бы ища поддержки. — Выйдем отсюда?

Я пожал плечами. Если телекинеза не будет... и взрывчатка сдетонирует здесь... Тогда спасения можно искать лишь за стенами замка. Но мы уже не успеем выбежать наружу.

Двенадцать. Полночь.

Желтый листочек пламени раскачивался над самым порохом. Я вдруг понял, что если протянуть к свече руку, пытаясь погасить пламя, оно вздрогнет от колебания воздуха и воспламенит порох. Если телекинез не произойдет, мы погибнем еще быстрее, чем того хотели пришельцы...

Огонек в шкафу погас. Прошло несколько мгновений, прежде чем мы разглядели, что бруски динамита исчезли. Вместо них на полках лежали буханки хлеба, несколько коробок, горсть конфет, поллитровая бутылка из-под молока с чем-то желтым, прозрачным, похожим на растительное масло.

— Ура, — тихо и удивленно сказал Тимур.

Крис подошел к шкафу, набрал в ладонь конфет. Протянул нам.

— Берите. Мы их заслужили, верно?

— На одной из инопланетных свалок грохнул ужасный взрыв, разворачивая обертку, сказал Тимур. — Жертв нет, за исключением пары инопланетных кошек.

Я хихикнул. И примирительно сказал:

— Но, все-таки, инопланетных?

— Конечно, — Тимур с удивлением посмотрел на меня. — Чего ты оправдываешься, мне сразу понравилась идея этой диверсии...

Раздавшийся в соседней комнате крик оборвал наш разговор. Я бросился к двери, роняя ненадкушенную конфету, с одной лишь мыслью: “Доигрались”.

А в темных полуночных окнах ярко и торжествующе занимался рассвет.